ЖИЛИЩНЫЙ ПРИЗРАК
КОММУНИЗМА
(коммунистический крольчатник)
«Вот
вы видите его, а теперь вы его не видите».
Тень отца Гамлета
«Кто
не ест – тот работает!»
Р. Кач
Переворот 1917
года (кстати, во всех советских учебниках истории, изданных до 1935 г. он так и назывался –
ПЕРЕВОРОТ), прошел под знаком Великой Халявы (ВХ). То есть народу пообещали,
что наступит Светлое Будущее, и все блага цивилизации будут доступны всем
бесплатно. Только вкалывать надо. Вскоре от идеи мировой революции отказались
за ее несостоятельностью, а вот миф о (ВХ) продолжал маячить в политической
атмосфере 1/6 части суши, отравляя ее своим разлагающим зловонием. Советским
людям несколько раз обещали квартиры (в СССР квартирный вопрос был самым острым
и щекотливым) – последний раз это сделал великий перестройщик с печатью Диавола
на плешивом лбу. Квартиры всем и каждому намеревались предоставить и ГКЧПисты в
случае своей победы. С жильем и сейчас – проблема, поэтому с этого места, благо
скоро День ГКЧП, начну подробнее.
Государственный
Комитет Чрезвычайного Положения, придя к власти и избавившись от своих врагов
внутри страны (расстреляли бы каких-то миллиона 2-3, еще с десяток – полтора
просто посадили бы в лагеря), был намерен не только продолжать убийственную для
советской экономики гонку вооружений, но и строить «народное жилье». Еще до
организации ГКЧП как такового, особо доверенным кремлевским придворным архитекторам
было поручено поднять архивы и найти тип жилища, дешевого и приближенного к
коммунистическим идеалам «обобществления». Вскоре типовой проект был найден и
представлен на утверждение. Этим проектом оказался «дом – коммуна», разработанный
А. Сильченковым, Т. Варенцовым и С. Гельфельдом в 1929 г. Проект этот был
более приемлем для современного советского человека, чем осуществленный в Москве на ул. Орджоникидзе автором И. С.
Николаевым (корпуса студенческого общежития).
Посмотрим, чем
так понравился «дом–коммуна» образца 1929 г. коммунистам в 1991 году.
- «Начало
социалистической индустриализации, приток тысяч новых горожан и связанное с ним
обострение жилищного кризиса нашли живейший отклик в деятельности советских
архитекторов. В обстановке нехватки материальных ресурсов напряженная
изобретательность проектировщиков получила специфическую идеологическую окраску
за счет популярности идеи «дома–коммуны». Крайние предложения относительно
полного обобществления быта, как тогда говорилось, были отвергнуты жизнью,
однако разработка темы общежития и так называемой минимальной жилой ячейки дала
весьма интересные практические результаты».
- «Две
смежные ячейки, каждая из которых имеет габариты 1,6Х3,75 м, сблокированы через
тамбур (крошечный! – И.Б.), общую душевую кабину и туалетную комнату – кабину.
От смежной пары жилых ячеек этот блок отделен тонкой, 8 см, перегородкой, в которую
встроен шкафчик (45Х50 см
на каждую сторону). Ширина коридора, идущего по длине здания и лестниц, без
промежуточных площадок, ведущих с этажа на этаж, - 65 см (!!! – И.Б.)».
Рациональность
и специфическая эстетика максимальной экономии вступала в подобных проектах в
разительное противоречие с соображениями противопожарной безопасности – и при
осуществлении проекта предполагались ячейки, оборудованные под места для курения. В жилых же ячейках курение
и использование отопительных и водонагревательных приборов было строго
запрещено. В каждой ячейке обязательно должен был быть
огнетушитель, скрадывающий и так куцую полезную площадь. Впрочем, партийным
бонзам, вскоре ставшими ГКЧПистами, на это было плевать. Ведь главное – это
много жилья для советского человека, причем такого, где его можно было бы как
можно плотнее контролировать в быту. Вот выдержка из типового положения о
«доме–коммуне»:
- «1. Дом–коммуна организуется в целях обобществления
быта трудящихся…
2.
Обобществлению в доме–коммуне подлежат, в первую очередь, следующие отрасли
домашнего быта: а) воспитание
детей ясельного возраста; б)
питание; в) стирка белья и удовлетворение части культурных запросов.
3.
Планировка и застройка дома–коммуны должны предусматривать возможность
коллективизировать и улучшать бытовые условия трудящихся. Для этого жилая ячейка должна быть рассчитана на одного и не больше,
чем на два человека. Жилая ячейка
должна быть местом для сна, части отдыха и умственной работы. Для проведения
всех остальных функций по бытовому обслуживанию населения дома–коммуны должны
быть предусмотрены соответствующие помещения» (выделено мною – И.Б.).
При заказе
проекта учитывался печальный опыт, приобретенный в период коллективизации и
послевоенные годы. Вопрос стоимости и технологической простоты тогда был чрезвычайно
остр. Эта острота усиливалась еще и тем, что колоссальные человеческие потери и
«человекоемкость» расширяющейся индустрии уменьшили число рабочих рук, которые
можно было выделить для гражданского строительства. Так же и по приходу к
власти ГКЧП переход к типовому дому, собираемому на стройплощадке небольшими
бригадами, был неизбежен. К тому же, строить «дома–коммуны» предполагалось
силами самих будущих жильцов – опыт МЖК (молодежно–жилищных кооперативов) в
СССР уже был.
Несмотря на
то, что в конце 20-х, начале 30-х годов ХХ века «дом–коммуна» оказался дважды
утопией (социальной, потому что совершенно игнорировались устойчивость человеческой
психики и, в частности, относительной замкнутости семейной жизни;
экономической, потому что массовое строительство «домов–коммун» реально было
нечем подкрепить), партийные бонзы надеялись, что при установлении диктатуры
КПСС (ее консервативного крыла) и политике планомерного истребления
инакомыслящих, особых проблем с недовольными новым типом жилья не будет.
Впоследствии население привыкло бы к такому образу жизни и иного бы не
помышляло. Даже самостоятельного приготовления пищи.
«Дома–коммуны»
предполагалось заселять молодежью и лицами, отбывшими наказание в местах
лишения свободы. Правила проживания в этих домах также были «слизаны» с лагерных.
На каждом этаже должен быть староста, следящий за выполнением правил проживания
в этом муравейнике и отвечающий за политическую подготовку жильцов
политорганизатор. Кроме этого жильцы были бы обязаны состоять в «народной
дружине» по оказанию помощи милиции и по два выходных в месяц проводить на
дежурствах и патрулировании улиц. Поскольку «чрезвычайное положение» затянулось
бы надолго (ведь врагов – как внешних, так и внутренних – у советского народа
много!), то через пару поколений можно было бы говорить о создании новой
общности – коммунобытовой. Некоторые подачки и льготы для особо отличившихся
«коммунаров» сделали бы их преданными псами КПСС и примером для остальных.
Минимум вещей, наличный у жильцов «дома–коммуны» (много барахла там просто
негде держать), предполагал высокую мобильность этого «человеческого
материала», который можно было бы без проблем перебрасывать по необходимости на
всевозможные периферийные «стройки коммунизма».
Для сельских
районов был выбран вариант «одноэтажного счастья» (почти по В.Грюну,
американскому архитектору). В отличие от американского проекта, предполагавшего
придомный участок в 1 акр
(40 соток), ГКЧПистские архитектурные гении планировали выделять селянам по 4
сотки. Сельское хозяйство также должно было быть максимально обобществлено, и
считалось, что крестьянской семье достаточно будет одной козы и одной свиньи
для удовлетворения нужд в молоке и мясе.
На каждую
тысячу жителей «домов–коммун» и «новых деревень» было запланировано по одному
участковому инспектору милиции и по четыре особиста (работника КГБ, ведающих
агентурой и политическим сыском). В добавок ко всему этому, все
хозяйственно–бытовые и личные жилые помещения граждан («ячейки») должны были
быть оборудованы подслушивающими устройствами, начинающими работать в режиме
записи при произнесении кем–нибудь специальных кодовых слов, например:
«коммунисты», «забастовка», «восстание» и др. «Стучать» на ближних своих
граждане могли и анонимно: при помощи бланков–заявлений, в которых надо было
только проставить фамилию провинившегося и род его антиобщественной деятельности.
Эксперимент по тайному доносительству проводился в г. Сочи с 1984 по 1990 год.
Результаты показали, что граждане охотно пользуются предоставленным им правом
«тайного» доноса и с удовольствием сообщают «куда надо», не опасаясь негативной
ответной реакции со стороны тех, на кого они доносят.
По мере
старения жилфонда, оставшегося со сталинских, хрущевских и брежневских эпох,
его планировалось заменять «домами–коммунами» и «одноэтажным счастьем» на 4-х
сотках. При этом проводилось бы дальнейшее запланированное ополицеивание
государства и избавление граждан СССР от их задекларированных в конституции
прав (не де-юре, а де-факто).
До сих пор еще
находятся граждане, сожалеющие о том, что ГКЧП не победил в свое время. Они
просто не знают, в какой стране им пришлось бы жить в случае прихода к власти
коммуно–фашистов из ГКЧП. Впрочем, отсидевшие ни за что в сталинских лагерях
коммунисты лили горькие слезы осенью 1953 года, провожая в последний путь тов.
Сталина (Джугашвили). Возможно, коммунизм – это не политические убеждения, а
клинический диагноз. Здравомыслящий человек не поведется на сказку для дебилов
о Великой Халяве. Разве что компартийные функционеры высшего эшелона устроили
ВХ для себя и своих родственников, а функционеры КПСС среднего звена жили при
частичной Великой Халяве.
