Острая дискуссия[1], возникшая в
российском обществе при обсуждении возможности введения и ювенальных судов как одной из ее составляющих,
ретроспективна. В начале XX века она также имела место. И не только в
политически активном сегменте общества и науки России, но и в правовом
пространстве европейской цивилизации в целом. Цивилизации, в которой со времен
римского права было отражено особое положение детей-делинквентов[2].
Цивилизации, которая активно использовала этих детей в военных и экономических
целях. А в момент, когда они, почувствовав себя такими же, как взрослые,
совершали что-либо серьезно нарушавшее установленный законопорядок, не знала,
что с ними делать: наказывать или воспитывать, сечь кнутом, вешать[3] или
прощать[4]. России данная проблема касалась издревле; видимо, именно поэтому
уже к началу XX века она и была детально разработана такими отечественными учеными-правоведами,
как М.Н. Гернет, А.Ф. Кистяковский, Д.А. Дриль и др.
Причиной столь живого интереса
ученых и общества к нетрадиционным путям борьбы с антиобщественными деяниями
несовершеннолетних послужили несколько факторов: изменение формации мировосприятия
и капитализация с ее ориентацией на Запад; последовавшие за ними секуляризация
общественного сознания и ослабление влияния традиционных религиозных конфессий
и как следствие – общее падение духовности и системы нравственных ценностей и
правовой нигилизм. Все это привело к росту преступности несовершеннолетних,
бороться с которой уголовными средствами ученым, также вовлеченным в смену
парадигмы научно-правового мышления конца XIX века, казалось уже невозможным.
Понимание важности статуса
малолетства для оценки деяния пришло в российское право после ряда громких
уголовных преступлений, совершенных несовершеннолетними в первой трети XVIII
века. Это и убийства с участием 14-летних Прасковьи Федоровой и Фомы Федорова,
и изготовление фальшивых паспортов 14-летним школьником из дворян Гриневых,[5]
и другие преступления, поставившие правоприменителя перед дилеммой вынесения
решений, от которых зависели жизнь и честь малолетних. Противоречие различных
норм, мешавших точной квалификации преступления и назначению наказания,
отсутствие единообразного законодательства привело к началу систематизации
данной отрасли. Одним из первых подобных документов явился указ Сената от 23
августа 1742 года, введший особый статус малолетних[6]. Хотя и после этого
возникали коллизии из-за традиционной для российского законодательства
конкуренции норм, а также стремления «исправить» предыдущего законодателя по
личным мотивам[7].
И если с XVII до XIX века
уголовные наказания несовершеннолетним в России и так градировались и
смягчались, то общеевропейская тенденция роста детской преступности,
ознаменованная вышеупомянутой сменой традиционного жизненного уклада и
капитализацией (во Франции за период с 1830 по 1880 год уровень преступности
некоторых возрастных групп несовершеннолетних вырос на 247 %[8]), коснувшись
России, обнаружила перед обществом и правом ряд серьезных проблем. Появление
большого числа несовершеннолетних вне привычного оседлого образа жизни,
потенциально могущих превратиться в преступников, и их ровесников, таковыми уже
ставших, повлияло на либерально настроенные умы, заставив их альтернативу
традиционной религиозно-философской русской правовой установке искать на
Западе, уже столкнувшемся с этой проблемой ранее России. Под воздействием
западноевропейской и североамериканской правовой мысли появился принципиально
иной взгляд на преступность несовершеннолетних.
Понимая, что сократить уровень
преступности можно лишь путем сокращения ее рекрутирования, то есть работой с
молодежью, так называемыми «группами риска», и подъемом культурно-нравственного
уровня, в ряде стран Европы пошли путем активного вмешательства общественной
самодеятельности во внутрисемейные отношения[9]. Наряду с этим в Германии,
Англии и США возникли конфессиональные общества для помощи воспитанию детей,
нуждающихся в поддержке[10]. В США же, несмотря на сходство с европейцами в
некоторых взглядах на социализацию (знаменитое бойскаутское движение было
создано именно как альтернатива времяпровождению подростков группы риска[11] ),
появились нетрадиционные правовые тенденции. Была предложена концепция особого
судопроизводства для несовершеннолетних с выведением их в отдельную, фактически
суперправовую, группу. Новаторами в этом вопросе считаются Австралия (где с
1894 года начали появляться ежегодные отчеты Государственного детского совета)
и США[12]. В США активную роль в данном процессе играла лидер американского
феминистического движения суфражисток Лаура Джейн Адамс[13], под влиянием
которой уже 1899 году, в соответствии с законом штата Иллинойс (США) – «Законом
о детях покинутых, беспризорных и преступных и присмотре за ними»[14], в Чикаго
был создан первый суд для несовершеннолетних. Вместо традиционных правовых мер,
направленных на восстановление нарушенных преступлением отношений, включавших в
себя в том числе и содержание под стражей, различными представителями
общественности, проникшимися идеалами педологии, был предложен совершенно иной
подход. Отныне несовершеннолетний преступник, наряду с детьми, лишенными
надлежащей заботы, попадал в сферу исключительно попечения и воспитания, что,
по мнению педологов, должно было изменить нравственную мотивацию и позволило бы
не дать малолетнему возможности превратиться в профессионального преступника.
Данная концепция нашла широкий отклик в разных странах, возбудив оптимистичные
надежды на сокращение, а возможно, и полное искоренение детской преступности.
Возрождение православных святынь
