Гитлера уничтожили в 1970
году офицеры КГБ - сенсация!
Гитлера уничтожили в 1970 году офицеры КГБ . Об
этом стало известно недавно.
9 января 1948 года начальник разведки Северной группы войск в Польше
генерал Виноградов послал такой доклад на имя Сталина: в Варшаве
проходит процесс над немецким летчиком Петером Баумгартом. Он показал,
что в конце апреля 1945 года, а именно 29 апреля, вывез Адольфа Гитлера
из Берлина в Данию, где приземлился в районе 70 км от реки Эйтер. Гитлер
поблагодарил его и даже вручил ему денежную премию.
Нетрудно догадаться, как заинтересовался Сталин этой телеграммой. На
ней он размашисто написал указание Молотову немедля запросить посла в
Варшаве Лебедева об этом человеке. 11 января секретарь Молотова Б.
Подцероб выполнил это указание.
Из Варшавы пришел ответ от посла Лебедева: он не донес о Баумгарте,
так как об этом сообщил корреспондент ТАСС в Варшаве; кроме того,
выяснилось, что Баумгарт — человек с больной психикой и судопроизводство
по его делу прекращено. В бумагах МИД об этом эпизоде ничего больше не
говорится. На оригинале, пришедшем в ГРУ, никаких резолюций о
расследовании нет, лишь указано, что копии донесения пошли Сталину,
Молотову и Берия, а также в МВД и МГБ. Стали ли те ведомства проводить
дознание? Некоторые ветераны утверждают, что якобы была назначена
медицинская комиссия и даже привозили в Москву кости Гитлера. Документов
об этом архивисты ФСК не обнаружили, и они предполагают, что в памяти
ветеранов сместились воспоминания об этом деле и об операции «Миф».
Но и на этом цепочка не оборвалась. В 1953 году в Австрии объявился
человек, удивительно похожий на Гитлера. Советские представители
встревожились: вдруг это «убежавший» фюрер? Однако вскоре из Вены пришло
сообщение, что тревога оказалась ложной.
Выстрел в бункере
Наверное, Сталин уже давно забыл об этой неприятной для него истории.
Не успокоились только сотрудники МВД и МГБ, которые как верные
партийные пропагандисты хотели представить смерть Гитлера в наиболее
неблагоприятном для него свете. А именно как отравление, а не офицерская
«пуля в лоб». Хотели этого и после смерти Сталина.
Не скрою, что в 1965 году при первом же разговоре в доме на Лубянке
полковник Бачурин, представлявший пресс-бюро КГБ, сказал мне, что одной
из основных задач готовившейся мною публикации является доказательство
самоотравления фюрера. Эта задача была, впрочем, не очень сложной, так
как в немецкой, английской и американской литературе этот спор шел уже
давно и к версии о яде склонялись авторы, которые к мнению КГБ совсем не
прислушивались. Так, Роберт Кемпнер, нюрнбергский обвинитель, писал:
«У меня и моих сотрудников появилось подозрение, что Гитлер не
застрелился и его смерть и смерть его жены Евы объясняются отравлением.
Это подозрение напрашивалось после многих допросов, на которых шла речь о
распр делении врачами СС ампул с ядом среди высших
функционеров партии
на случай краха третьего рейха. Известно много случаев, когда
применялись эти ампулы. Стоит вспомнить о семье Геббельсов, о
самоубийстве рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера и самоубийстве
приговоренного к смерти Германа Геринга... Мое подозрение о том, что и
Гитлер отравился, было подкреплено после допроса д-ра Блашке, который
сказал, как дрожали руки у Гитлера в апреле 1945 года. Подобное дрожание
с криминалистической точки зрения как бы исключало выстрел из
пистолета. Кроме того, Гитлер не был типом, который стреляется, а скорее
типом, который, попав в тупик, хватается за яд как более «легкий
метод»».
Далее Р.Кемпнер ссылался на мою прежнюю книгу, где опубликованы акты,
в которых говорилось об обнаружении во рту трупов «предположительно
Гитлера» и «предположительно Евы Браун» осколков ампул с цианистым
калием.
... Продолжу покаяние. В прежних книгах я не написал и о другом.
Политическая установка автору Безыменскому была определенной: снять
версию об «офицерской смерти» Гитлера. Впрочем, сами ветераны КГБ свято
верили, что Гитлер не застрелился, а отравился. Я был готов принять эту
версию. Тем не менее мне категорически не советовали публиковать одно
донесение о химической экспертизе, произведенной во фронтовой
санитарно-эп
идемиолотческой лаборатории № 291 в июне 1945 года.
Химическая экспертиза производилась фундаментально: всего в
лабораторию (военное сокращение — ФСЭЛ) было доставлено 30 проб
внутренних органов и 12 проб крови; было проведено 42 реакции на цианиды
и 78 реакций на алкалоиды. Как докладывал начальник ФСЭЛ подполковник
медслужбы Малый, были установлены растворимые цианистые соединения проб
по актам 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 и 11. Количество синильной
кислоты равнялось («на 1 кг мяса») 9,72 — 12,9 мг. Все это были пробы
останков семьи Геббельса, собак и Кребса. А Гитлер и Браун?
Соответствующий пункт гласил:
«в) в материале по актам вскрытия № 12 и 13 цианистые соединения не
обнаружены».
Как так? У Гитлера и Браун нет следов яда? Я задавал этот вопрос
Шкаравскому и другому члену комиссии, профессору Краевскому. Они не
придали этому большого значения, ссылаясь на возможность выветривания
следов через неделю и на плохую сохранность «материала». Однако это
негативное заключение я раньше не цитировал. Кстати, когда Берия послал
Сталину акты химического обследования, он предусмотрительно включил
только акты 1 —
11, а не 12 и 13, чтобы не вызывать излишних сомнений.
Но сегодня, чем больше я сравниваю различные протоколы, тем больше
склоняюсь к мнению, что самоубийство было «двойным» — и яд, и выстрел.
Это мнение укрепилось у меня, когда известный криминолог д-р Рольф
Эндрис, ознакомившись с фото найденной во время операции «Миф» теменной
кости, высказал убеждение, что выстрел последовал не в рот, а в висок.
Мнение Елены Ржевской, что отравившегося Гитлера пристрелили, к
сожалению, подтверждено лишь одним показанием генерала Раттенхубера.
Бывший в имперской канцелярии д-р Клаус Шенк также склоняется к идее
«комплексного са
моубийства». Ведь точно так же покончил с собой Вальтер
Хевель, бывший с Гитлером до последнего часа.
Конечно, у моих заказчиков кроме желания доказать, что Гитлер не
застрелился, а отравился, был и идеологический заказ, который в принципе
пришелся мне по душе. Публикация должна была быть неким (очередным)
напоминанием о нацизме как угрозе для человечества и о его судьбе.
Заказ несложный. Вопрос состоял лишь в том, как его выполнять .Тогда, в
конце 60-х годов — время разгара «холодной войны», такого рода
публикация виделась весьма упрощенно, в черно-белых красках
конфронтационного мышления.
Нацистская или неонацистская опасность, конечно, на Западе, где
мировой империализм хочет воспользоваться наследием Гитлера для своих
целей. Этой опасности противостоят мировой социалистический лагерь и
прогрессивные силы во всем мире. Как просто было мыслить и писать по
этой схеме! Впрочем, так же просто было мыслить и писать по другой
конфронтационной схеме, в соответствии с которой все угрозы исходили от
агрессивного советского империализма и его происков.
Оценивая сегодня итог этого пропагандистского противостояния, в
котором я принимал активное участие, могу применить для своего утешения
русскую поговорку «Маслом каши не испортишь». Настойчивые советские
напоминания о неонацизме способствовали привлечению внимания западной
общественности к этой теме. В свою очередь, демократические западные
общества, желая доказать свою жизне- и дееспособность, старались держать
неонацистские группы на периферии политической жизни.
Мы же оказались наказаны собственной односторонностью: считая фашизм и
нацизм порождением капитализма, упустили из внимания, что эти идеи
могут получить распространение и в СССР, и в странах социалистического
содружества. Стоило им распасться, как, подобно ядовитым грибам,
неофашистские группы стали возникать в той самой Восточной Германии,
которую ее коммунистические лидеры именовали «антифашистским
государством», защищенным в Берлине «антифашистским защитным валом». В
объединенной Германии центр неонацизма оказался в ее восточной части.
Но еще опаснее стало появление фашизма в России. Когда-то советские
читатели познакомились с романом Синклера Льюиса «У нас это невозможно»,
посвященным фашистской нечисти в США. Читали и критиковали автора за
излишний оптимизм, зато были свято уверены, что у нас это действительно
н
евозможно. Суровая действительность наказала и «их» и «нас». Фашизм в
России середины 90-х годов стал реальностью.
Как и в других странах, началось с малого. С небольших антисемитски
настроенных группок типа «Памяти» и листовок на первых демократических
выборах, с продажи «Майн кампф» и «Протоколов сионских мудрецов». Затем
стали появляться военизированные группы молодежи в черной форме,
расистские лозунги на митингах. Но это была лишь верхушка айсберга.
Образовалась устойчивая группа газет и журналов, ведущих ксенофобскую и
антисемитскую пропаганду на «интеллектуальном» уровне. Появились,
используя атмосферу гласности и плюрализма, организации и партии,
выдвигающие лозунги типа «Россия — для русских» и солидаризирующиеся с
гитлеровской политикой уничтожения евреев и иных «инородцев». Чем
дальше, тем энергичнее русские фашисты дают о себе знать.
Поиски в Магдебурге
Тайное становится явным. Но когда? И как?
Тайна захоронения Гитлера считалась абсолютной, и ее хранители не
только верили в эту абсолютность, но даже использовали автора этих строк
для ее сокрытия и камуфляжа. Хотя, к чести моих критиков, скажу, что
они не поверили моему сообщению об уничтожении останков в июне 1945
года. Так или иначе, к «хранителям тайны» принадлежали сотрудники Архива
КГБ (люди надежные), бывший полковник, а позднее генерал-майор
Горбушин, переводчица Елена Ржевская (она в Магдебурге не была, но знала
о захоронении от однополчанина Горбушина).
Конечно, о захоронении докладывали и тогдашнему высшему начальству.
Но из него в живых остались немногие: Лаврентий Берия и Виктор Абакумов
были расстреляны, Сергей Круглов и Иван Серов умерли пенсионерами в
Москве, Александр Вадис — в Киеве. Контролировавший операцию капитан
Соловов вел замкнутый образ жизни, с историками и журналистами не
встречался.
Но ведь русская пословица гласит: «Слухом земля полнится». Среди тех,
кто не принял на веру мое злополучное утверждение, оказались русские
телевизионные журналисты и их голландские коллеги из компании «Форин
медиа афферс» (ФМА). Действия последних были особенно важны, поскольку
они располагали значительными валютными средствами. Москва же, некогда
знаменитая своим умением молчать, в эпоху перестройки и гласности
прос
лавилась умением за хорошие деньги продавать архивные материалы.
Так, в сентябре 1991 года появилась в Москве объединенная
русско-голландская команда, которая смогла получить кое-какие материалы в
пресс-службе КГБ. Она, в частности, получила уникальные кинокадры о
посещении Берия и Молотовым гитлеровского бункера в дни Потсдамской
конференции (июль 1945 г.). Но еще важнее для журналистов оказались три
адреса ветеранов «СМЕРШ» 3-й ударной армии — Ивана Блащука, Ивана
Терещенко и Василия Орловского. Первые два жили в Москве, третий — в
Виннице, куда пришлось поехать. Три ветерана оказались более
разговорчивыми, чем их сослуживцы, и сообщили важные сведения, от
которых у журналистов могли загореться глаза.
Капитан в отставке Иван Блащук рассказал, что служил в «СМЕРШ» 3-й
ударной армии в конце войны и был свидетелем находки тел семьи Геббельса
и Кребса и их опознания в тюрьме Плётцензее. О судьбе трупов он узнал
лишь позже, а именно в Магдебурге, где ему под секретом рассказали, что
во дворе дома на Вестэндштрассе захоронены тела Геббельсов. Он слышал,
что тела несколько раз перезахоранивались, в частности в Бухе и
Ратенове.
Зато его сослуживец, капитан Иван Терещенко, прибывший в Магдебург,
оказался в более выгодном положении. Он с 1946 года занимал пост
начальника секретариата отдела «СМЕРШ» и в этом качестве сам видел
документы о захоронении тел Гитлера, Браун и других. Документы были
подписаны Горбушиным, к ним была приложена схема, которую Терещенко смог
восстановить по памяти. В частности, что останки Гитлера лежат около
бывшего гаража во дворе дома № 36 по Вестэндштрассе.
Наконец, майор Василий Орловский сообщил, что присутствовал при
захоронении останков тел Геббельсов и Кребса во дворе другого дома по
той же улице, то есть в расположении отдела «СМЕРШ».
