Степка Марков очень любил старшего брата Михаила и
никогда с ним не расставался. Вместе ловили перепелов в лугах. Осенью
ставили силки на рябцов, промышляли в озере красноперых окуней. А
зимними студеными вечерами, когда ветер стучал в слюдяное оконце
обледенелыми снежинками, Михаил рассказывал Степке увлекательные
истории о русских богатырях, жадном боярине, богатых купцах и лихих
разбойниках.
Потом ушел Михаил в ополчение воевать по царскому указу
турецкую крепость Азов. Но из похода не вернулся, пропал без вести. От
ополченца с соседней заимки, приковылявшего после азовской кампании на
деревянной ноге, узнал Степка, что брат его захвачен в плен и томится,
наверное, в крепостной башне в Азове. Решил Степка вызволить брата во
что бы то ни стало.
Когда зазвенела капель и белощекие синицы запели
нехитрую весеннюю песенку, положил Степка в торбу сухарей, несколько
луковиц и вышел на большой тракт. Здесь-то и пристал он к обозу
провиант-мейстера Моисея Буженинова.
Обоз шел издалека. Из-под самой Москвы. Везли,
торопились по санному пути доставить на Воронежскую верфь ясеневые
бревна. Для галерных весел нет лучшей древесины, чем твердый янтарный
ясень.
С обозом и попал Степка на верфь. И вот перед ним
широкая река Воронеж. Несет мутная вода редкие льдины, вскипает
бурунами у форштевня покачивающейся под крутым берегом галеры
"Принципиум". На корме на флагштоке - трехцветный флаг до самой воды.
На носовой площадке сверкают короткими бронзовыми стволами мортиры.
- Эй, боцман! - закричал Буженинов. - Принимай пополнение!
На палубе появился Гаврила Меньшиков в короткой синего
сукна куртке с серебряными пуговицами. У боцмана пышные черные усы, на
поясе абордажная сабля. Оглядел Степку с головы до ног: армяк латаный,
лапти рваные. Покрутил ус, руки в бока упер:
- Давай вали. Подучу маленько, глядишь - и толк будет.
Выдали Степке застиранную голландскую рубашку, широкие
саржевые штаны, матросскую шапку. Стал Степка кают-юнгой на галере
"Принципиум". Работы Степка не боялся, был парень смекалистый. Правда,
случалось получать от боцмана или констапеля подзатыльники. Так ведь
где нынче без рукоприкладства!
Весна выдалась затяжная. В апреле перепадал мокрый
снег. На отмелях лужи затягивало льдом. Однако работы на верфи не
прекращались ни днем, ни ночью. Причиной тому был обернувшийся
конфузией азовский поход. Стало ясно, что без флота не одолеть турецкую
крепость Азов. А без Азова не реять русскому флагу над южными морями.
Станут турки и впредь чинить разбой на побережье, угонять русских и
украинских поселян в неволю. Поэтому и следовало эскадре, не мешкая, по
большой воде через донское гирло пробиваться к морю.
День на галере начинался рано. Едва померкнут на небе звезды, играют на рожке "зарю".
- Живо, живо наверх! - торопит боцман.
Матросы черпают деревянными ведрами холодную забортную воду, умываются. Хлебают наскоро кашу-размазню с сухарями - и за работу.
Вместе с матросами тянет Степка толстый пеньковый
канат: поднимают мачту. Следом за парусным мастером Иваном Кочетом
карабкается он по веревочной лестнице на смотровую бочку, помогает
прилаживать парус. Или тяжелым веслом на струге ворочает: везут на
галеру бочки с солониной, с огненным припасом. Вечером боцман Гаврила
Меньшиков обучает Степку корабельной премудрости:
- Что есть куршея? - спрашивает, щурясь от крепкого табачного дыма, боцман.
- Куршея есть настил, устроенный от кормы до носа галеры.
- Что есть фок-зейль?
Степка задумывается. Боцман тянется за линьком. Вот сейчас огреет. Но Степка вспомнил. Выпаливает скороговоркой:
- Фок-зейль есть самый большой парус на передней мачте.
В последних числах апреля ненастным дождливым днем
выступили передовые суда флотилии во главе с главнокомандующим Шейным.
Провожаемые орудийным салютом галеас и полсотни стругов пропали в
предрассветных сумерках за крутым поворотом реки. Третьего мая
отправлялся авангард Азовской флотилии. Командовал авангардом капитан
галеры "Принципиум" Петр Алексеев. Флотилии предписывалось в кратчайший
срок достичь гирла Дона и блокировать с моря турецкую крепость Азов.
К этому времени Степку переодели в серую куртку с
бархатными манжетами, светло-синие чулки и туфли с блестящими пряжками.
Теперь прислуживал он офицерам в кают-компании. До блеска натирал
толченым кирпичом медные оконные переплеты. Протирал замшей слюдяные
стекла кормовых фонарей.
На рассвете под командой урядника Михаила Волкова
прибыли на галеру полторы сотни солдат. Солдаты тащили мушкеты с
привинченными багнетами, грохотали по трапу тяжелыми сапогами. Степка с
раскрытым ртом замер у мачты. Ударили барабаны, заскрежетала якорная
цепь, и галера медленно двинулась к стрежню реки.
В первый день плавания никаких происшествий не случилось, и капитан Петр Алексеев записал в журнале путешествия:
"В третий день мая от города Воронежа с восемью
галерами пошли в путь свой при доброй погоде. Плыли парусом и греблей.
Перед вечером прошли село Шилово - стоит на нагорной стороне. В ночи
часу в третьем для погоды стали на якорь и стояли всю ночь. В ночи был
ветер велик".
На следующее утро галеры уже покачивались на синей
донской воде. Попутный ветер развевал разноцветные вымпелы, разводил на
плесах короткую крутую волну. Степка замешкался на крыше надстройки.
Ветер сорвал с головы матросскую шапку, покатил по палубе.
- Держи, держи! - захохотал констапель.- Унесет в Дон, доправят недостачу линьками.
В этот момент отрывисто, хрипло заиграл боцманский
рожок. Матросы оставили весла и бросились наверх. Заскрипели на мачтах
блоки. Развернулись, приняли ветер два полосатых желто-красных паруса.
Быстрее поплыли навстречу берега.
Высокий капитан в бархатном шкиперском камзоле стоял на
носовой площадке. В руках - длинная подзорная труба. По цвету речной
воды, по направлению и высоте волн он безошибочно определял путь и
громко командовал рулевому:
- Круче к ветру! Уваливай! Держи по ветру!
Весь караван оделся разноцветными парусами и потянулся следом за флагманской галерой.
После полудня с запада приползла черная туча. Завыл,
засвистел в снастях ветер. Грохнул, будто из пушки выпалили, фок-зейль.
Не выдержали пеньковые канаты. Диковинной птицей умчался подгоняемый
ветром парус в степь. Парус-грот успели спустить. Зарокотал гром,
забарабанили по палубе дождевые капли.
К ночи утихло. На мачтах вспыхнули огоньки. Послышался мерный плеск весел.
Степка сидел на успевших высохнуть палубных досках,
свесив ноги за борт. Где-то далеко в лугах ударил перепел. В ответ,
будто только и ждали этого сигнала, затурлукали лягушки. В окнах
кают-компании зажегся свет. Степка заглянул в приоткрытую дверь:
капитан, согнувшись, сидел за столом. Шелестела бумага, беззвучно
скользило гусиное перо.
Степка спустился вниз. Едва мерцал прилепленный к бимсу
свечной огарок. Рулевой Тихон Лукин не спал, прилаживал на кафтане
заплату.
- Слышь, дядя Тихон, чего это капитан все пишет и пишет? Почто не спит?
- На то его государева воля, - негромко ответил Тихон. - А ты ложись. Скоро светать будет.
- Так государь-то где? В Москве, в палатах белокаменных... Лукин перекусил нитку, воткнул в лоскуток иголку, прошептал:
- Капитан наш и есть государь.
У Степки сон как рукой сняло. Сел на рундук, обхватил руками колени, глазами хлопает. Вдруг сверху голос боцмана:
- Юнга, к господину капитану!
Степка пулей на палубу. Влетел, запыхавшись в
кают-компанию. Свеча догорала: надо сменить, за тем и вызывали. Капитан
по-прежнему сидел за столом и вслух перечитывал написанное:
- "А если в бою кто товарища своего покинет или не в
своем месте пойдет, такова наказать смертью, разве законная причина к
тому привела. Писано на галере "Принципиум" мая 1696 года".
Не знал Степка, что слова эти были из написанного царем Петром "Указа по галерам" - первого морского устава России.
Дрожащими руками Степка переменил свечу в подсвечнике,
спрятал огарок в карман и попятился к двери. Капитан, не обращая на
него внимания, задумчиво смотрел в темное окно немигающими круглыми
глазами.
Через несколько дней показались на крутом берегу белые
колокольни города Черкасска. Галеры остановились в широком затоне. И
здесь выяснилось, что сухопутные войска еще не подошли. Однако отдыхать
не пришлось. В сумерках по веревочному шторм-трапу поднялся на галеру
казак в голубом кафтане, сафьяновых, шитых золотом по голенищам
сапогах. Желтый свет корабельного фонаря выхватил из темноты черную
повязку, закрывавшую левый глаз незнакомца, серебряную серьгу в ухе и
резную, из слоновой кости рукоятку сабли. То был станичный атаман
Леонтий Поздеев. Атаман принес весть о двух турецких каторгах,
бросивших якоря на взморье.
В кают-компании собрали военный совет. Степка разносил
высокие кубки с питьем. Табачный дым через раскрытые окна медленно
растекался по палубе. К утру было решено: галерам и казачьим стругам
идти наперехват неприятельским судам.
День наступил ветреный и ясный. Свежий северный ветер
погнал флотилию во главе с галерой "Принципиум" к морю. В полдень
галеры бросили якорь посреди плеса, переходящего в неглубокие рукава.
Тянулись к морю низкие песчаные берега. Над плавнями бесшумно парили
болотные луни. Ветер раскачивал сухие прошлогодние тростники.
Подгоняемая ветром донская вода торопилась к морю. Обнажились желтые
отмели. Стало ясно - пока ветер не повернет с юга, не нагонит в рукава
воду, глубоко сидящим галерам в море не выйти.
С галеры "Принципиум" спустили ялик. Капитан устроился
на корме. Тихон Лукин и Степка взялись за весла. Легкий ялик понесся к
атаманскому стругу. Над стругом на тонком древке развевалось голубое
казачье знамя. Капитан Петр перешагнул в струг, скомандовал:
- Весла на воду!
Казачьи струги заскользили мимо песчаных кос к морю.
Тихон и Степка вернулись на галеру. В кают-компании
гудели оводы. Под яркими солнечными лучами пузырилась смола в пазах
палубы. Матросы дремали в душном трюме. Солдаты собрались возле мачты:
играли в кости, негромко переговаривались.
В сумерках Степка, забравшись в смотровую бочку,
заметил огонь: то возвращался с моря капитан Петр Алексеев. Вот он
поднялся на палубу, нахмурив брови и ни на кого не глядя, пробежал мимо
матросов, выстроенных вдоль бортов, распахнул дверь кают-компании.
- Боцмана ко мне! - проревел на ходу и хлопнул дверью.
От боцмана Меньшикова узнали, что поход казаков
оказался неудачным. На взморье, кроме двух турецких каторг, стояли
подоспевшие на подмогу галеасы и галеры. Атаковать их казачьими
стругами капитан Петр не решился. Приказал боцману на рассвете
сниматься с якоря. Флотилии приходилось возвращаться в Черкасск ни с
чем.
Утром Степку разбудила пальба из корабельных мортир.
"Ну, началось", - решил Степа и осторожно выглянул в квадратное окошко - порт.
Однако вместо неприятельских кораблей с визжащими от
ярости турками он увидел казачьи струги. Усатые казаки размахивали
походными знаменами, стреляли в воздух из пищалей и самопалов. Степка
выскочил на палубу.
- Юнга, черт, живо фриштик в кают-компанию! - крикнул констапель с носовой площадки.
Степка скатился в трюм. Выхватил из бочки тяжелый
окорок, схватил черствую краюху хлеба и через несколько секунд уже
раскладывал еду в оловянные тарелки. За столом сидели трое:
главнокомандующий Шеин, капитан Петр и казачий атаман Леонтий Поздеев.
- Нет, ты послушай, послушай, господин командующий, - смеялся капитан Петр. - Какие казаки у нас отчаянные!
- Да, отменная вышла баталия, - бормотал Шеин.
- Как же две галеры все-таки потопили? - допытывался капитан.
- Дело нехитрое, - негромко отвечал атаман, глядя
единственным глазом в тарелку. - Как стало на свет благословляться,
начали турки грузить припасы с кораблей в челны и грести к Азову. А
струги наши из камышей им наперехват. Ударили из пищалей, метнули
крючья. Турки весла бросили да в воду. Тем часом Федька Рябой с ватагой
подплыл к галере, что ближе других к берегу стояла. Вкатили казаки на
палубу бочку смолы: пошло полыхать! На другой галере увидели: гребут к
ним наши струги - прорубили днище, а сами за борт. Галера-то и затонула.
- А остальные? - переспросил Шеин.
- Успели паруса расправить, только их и видели, -
ответил атаман. Вечером прилетел с моря ветер. Щелкнул, затрепетал
вымпел на галере "Принципиум". Погнало соленую морскую воду в донское
гирло. Было приказано крепить все на галерах по-походному. Двинулась
флотилия против ветра на веслах к морю. Темнело быстро. Низкие тучи
цеплялись за мачты медленно идущих судов. Где-то далеко над невидимым
морем сверкали зарницы. В протоке Кутерма, в верстах двух от моря, с
галеры "Принципиум" просигналили фонарем бросать якоря. Безлунная,
беззвездная ночь укрыла эскадру. Огни погасли. Стало слышно, как
плещется под днищами вода да где-то на острове скрипит коростель.
Едва рассвело, двинулся караван к морю. Матросы гребли
неторопливо, старались опускать весла без всплеска. Наконец галера
"Принципиум" обогнула посеребренную солью последнюю косу. Степка
перегнулся через борт и сквозь прозрачную морскую воду увидел зеленые
ленты водорослей, диковинных разноцветных рыб. В этот момент в руках у
констапеля задымился фитиль, грохнула на носу галеры мортира. Ей
ответили пушки на других кораблях. С пушечным салютом первая русская
эскадра вышла в открытое море.
День наступил безветренный, жаркий. Солдаты обливались
водой, дивились ее горьковато-соленом у вкусу. Степка приладил к
волосяной петле пулю и вытащил на палубу удивительного рака, почти
круглого, с толстыми клешнями. Выпучив глаза-бусинки, рак быстро и
как-то боком заскользил по палубе. Тихон хотел схватить его, но тот
щелкнул клешней. Тихон только охнул, а рак плюхнулся в воду и пропал в
глубине. Плавали за бортом еще какие-то грибы с голубоватыми шляпками,
однако петлей подхватить их не удавалось. Хотел Степка выудить их
ведром, но боцман засвистел на дудке к обеду, и Степка побежал за
черпаком - разливать в миски похлебку.
После полудня в юго-восточной части горизонта появилась
узкая темная полоса. Постепенно полоса становилась все шире и шире, и
вскоре на небосводе не осталось даже следа от былой лазури. Галера
закачалась на потемневшей морской волне. Совсем выдохся едва заметный
береговой бриз. Зловещая тишина опустилась над морем. Замолкли чайки.
Только скрипели раскачивающиеся на зыби галеры, да резкие отрывистые
команды эхом разносились над безмолвно волнующейся стихией. Галеры
готовились к встрече с непогодой. На "Принципиуме" опустили в трюм реи
и паруса. Приготовили весла. Капитан замер на носовой площадке с
неразлучной подзорной трубой.
Шквал налетел с юго-запада. Завыли, загудели, будто
басовые струны, ванты. Степка выскочил из кают-компании. Ветер ворвался
в приоткрытую на мгновение дверь и слизнул пламя свечи. Палубу окатило
кипящей пеной. Волна схлынула, и сквозь вой ветра, похожий на
отдаленные раскаты барабана, донесся протяжный крик.
Степка ухватился за поручни и глянул вниз. Во впадине
между двумя высокими пенистыми гребнями увидел он человека с широко
раскрытым ртом.
Хорошо, что ведро, которым Степка пытался поймать
"грибы", было привязано к поручням длинной крепкой веревкой. Степка
швырнул его за борт. Утопающий уцепился за край ведра обеими руками.
- Эге-ге-гей! - заорал Степка.- Помогите!
Подскочил Тихон и седоусый солдат в промокшем насквозь кафтане. Втроем они едва втащили боцмана Меньшикова на палубу.
Крутая волна рванула галеру. Якорная цепь натянулась,
заскрежетала. Не удержался якорь. Погнало "Принципиум" к обрывистому
берегу.
- На весла навались! - закричал, заглушая рев ветра, капитан. И шестнадцать пар весел зарылись в белую пену.
Галера остановилась. Медленно, будто нехотя, двинулась
против ветра. Что было дальше, Степка не помнил. Свалила его морская
болезнь. Всю ночь пролежал он в трюме вместе с солдатами, непривычными
к качке.
На следующий день Степка с позеленевшим лицом кое-как
выкарабкался наверх. Ветер утих. Солнечные блики, отраженные от
застывшего голубоватым зеркалом моря, сияли на мокрых коричневых бортах
галеры. Далеко в море Степка увидел турецкие корабли с обвисшими,
обезветренными парусами. То подошла на подмогу азовскому гарнизону
эскадра визирь-адмирала Анатолийского.
Целую неделю не решался турецкий адмирал приблизиться к
крепости. Неделю тлели фитили и у бомбардиров на русских галерах. Все
были готовы к бою.
Русские сухопутные войска тоже не теряли времени даром.
Подвели подкопы к крепости. Взорвали Султанскую стену. Пехотинцы Шеина
пошли на приступ. На русских галерах было слышно, как ударил в крепости
набат, жалобно запели сигнальные рожки. Заметались на башнях красные
фески янычар. Загрохотали тяжелые турецкие пушки.
Тогда-то и приказал турецкий адмирал десантному войску грузиться в шлюпки.
Капитан Петр Алексеев отдал приказ: "К бою!"
На мачте галеры "Принципиум" взметнулся голубой флаг -
сигнал флотилии сниматься с якоря. Ударили барабаны. Русские корабли
двинулись наперехват.
Турки не стали медлить. Втащили десантные шлюпки на
палубы, подняли паруса. Вскоре, подгоняемые свежим северо-восточным
ветром, турецкие галеры исчезли за горизонтом.
Между тем сражение под стенами крепости разгоралось.
Отважно бились почерневшие от порохового дыма русские воины. Лезли на
башни по приставным лестницам. Забрасывали на стены трехлапые
якоря-кошки. Карабкались по канатам, срывались в заполненные убитыми
глубокие рвы.
До самой ночи не умолкала пушечная канонада. Немало полегло под Азо-вом доблестных русских солдат.
Однако и у осажденного гарнизона силы оказались на
исходе. Не стало в крепости ни свинца, ни пороха. А с уходом эскадры
визирь-адмирала исчезла и последняя надежда на помощь.
Когда рассвело, Степка с палубы галеры увидел, как над
зубчатой стеной взвилось белое знамя. Древко знамени держал невысокий
человек в ярко-зеленой куртке и малиновой феске.
В журнале путешествия капитан галеры "Принципиум" записал:
"В девятнадцатый день июля день был красный. Турки город Азов сдали".
Русская эскадра подошла под самые стены крепости. Зыбь
позванивала якорными цепями, раскачивала ялик с галеры "Принципиум".
Матросы не спеша гребли к пристани. Степка первым выскочил на берег и
помчался к обвалившейся угловой башне. Он был уверен, что именно под
этой башней в подземном каземате найдет своего брата Михаила.
Кое-как протиснулся Степка через узкий пролом и
оказался под сводом, выложенным красным кирпичом. Как раз напротив
висела на одной петле тяжелая дверь из толстых металлических прутьев.
Степка уперся в нее обеими руками. Дверь заскрипела, пропустила Степку
в темный узкий коридор. Вдруг ноги его потеряли опору, Степка
пронзительно закричал и полетел вниз. Упал не очень удачно - спиной.
Несколько мгновений не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Однако толстый
слой пыли все-таки смягчил удар. Острая боль в спине прошла. Тогда
Степка вытащил из кармана трут, огниво и свечной огарок. Мерцающий
огонек осветил подземную галерею, обшитую заплесневелыми досками.
Степка поднял огарок на вытянутую руку, однако провала, через который
он попал в подземелье, не увидел: слишком слабым оказался огонек для
такой глубокой галереи. Добраться до потолка по скользким дощатым
стенам нечего было и думать, и Степка медленно побрел по узкому
коридору, уводящему в глубь земли. Он, конечно, не догадывался, что
попал не только в подземный, но и в подводный ход. Прокопан этот ход
был русскими пленниками под руслом реки и заканчивался на
противоположном берегу Дона в небольшой турецкой крепости Лютик,
запиравшей выход в море по глубокой безымянной протоке.
Долго брел Степка в кромешной тьме. Наконец затхлый
запах плесени сменился пахучей волной лугового разнотравья. Стало
светлее, и Степка увидел перед собой каменные ступени. Вскоре он уже
стоял под крепостной стеной, соединявшей два выкрашенных в ярко-желтый
цвет деревянных бастиона. Неподалеку вокруг костра сидели, дожидаясь
ужина, трое бритоголовых янычар. Жир капал с насаженной на вертел
бараньей туши, потрескивал, рассыпаясь искрами на горячих угольях.
Заметив Степку, янычары вскочили, защелкали языками,
завопили протяжно. Потом один из них выхватил короткую кривую саблю и,
подталкивая Степку кулаком в спину, повел его к невысокой, крытой
черепицей мазанке. Комендант крепости Асан-паша долго топал ногами,
громко кричал, путая турецкие и русские слова. Степка понял лишь, что
его приняли за лазутчика и через три дня отрубят голову, если за него
не дадут хорошего выкупа.
На ночь заперли Степку в чулан с узким, затянутым
решеткой слуховым окном. Степка знал, что выкупа ему не дождаться:
никто не додумается искать его в этой крепости. Однако был уверен, что
не сегодня-завтра деревянные бастионы возьмут штурмом русские солдаты,
и комендант не успеет выполнить свою угрозу. Поужинав ржаным сухарем и
напившись воды из бочонка, стоявшего в углу чулана, Степка закутался в
суконный кафтан и улегся возле двери прямо на земляной пол.
Ранним утром, задолго до третьих петухов, проснулся он
от пушечного выстрела. Через слуховое оконце было видно, как метались
по стене башенные янычары с дымящими фитилями.
С Дона к крепости подходили четыре струга. Дружно
гребли казаки в алых, голубых, зеленых кафтанах и островерхих шапках.
На переднем струге высокий казак в малиновом кафтане размахивал белым
платком и кричал:
- Гей, басурмане! Будет вам зря кровь лить да порох жечь. Сдавайтесь подобру-поздорову. Азов уже наш!
Комендант Лютика в белом, расшитом золотой тесьмой халате, в белой чалме поднялся на стену, закричал в ответ:
- Вам, разбойникам, нету веры. Азов велик и могуч. Легче верблюду переплыть Черное море, чем неверным захватить крепость!
- Экий басурманин неверующий,- засмеялись казаки.- А
пошли-ка с нами своего человека в Азов. Пускай дознается, правду ли мы
говорим. Порукой же тебе будет наш заложник - есаул войска Донского
Терентий Бусыга.
На том и порешили. Высокий казак оставил товарищам
пистоль и саблю и стал подниматься на стену по веревочной лестнице. В
струг к казакам спустился сокольничий коменданта - Ибрагим. У Ибрагима
круглое, будто луна, лицо, кривые ноги в коротких без каблуков сапогах.
Поверх голубой с медными пуговицами рубахи - алый бешмет.
Поворотили казаки свои струги. Поплыли к Азову-крепости.
Терентия Бусыгу турки заперли вместе со Степкой.
Поставили им возле порога кувшин с кислым молоком, прикрыли кувшин
парой черствых лепешек.
- Вот попал, так попал! - широко улыбаясь Степке,
воскликнул Терентий. - Только вызволили в Азове из плена - и опять под
стражу. Ну да чего не стерпишь для дела великого. А ты, хлопчик, откуда
взялся?
- С галеры "Принципиум" кают-юнга капитана Алексеева, - тихо ответил Степка.
- Вон куда тебя занесло! На войну! Ребячье ли это дело?
- Брата я ищу, - вздохнул Степка. - Без него нипочем домой не вернусь. Только б не сгинул он в турецкой неволе.
- Сам ты из каких будешь?
- Марковы мы, из Сосновки Воронежского воеводы.
- А брата твоего как величать?
- Михайлой.
Терентий внимательно посмотрел на Степку, помолчал и промолвил:
- Знавал я твоего брата. Добрый был фузилер. Да только
не спасла его длинноствольная фузея - обломался кремень в замке.
Накинули турки ему петлю на шею, потащили в крепость. В той битве и мне
довелось горя хлебнуть. Билась наша ватага с утра до полудня, а в
полдень открылись Приречные ворота, и тысяча янычар с острыми ятаганами
начали теснить нас к Дону. Выбила горячая пуля из моей руки казацкую
пику, грохнулся я со своего вороного на сыру землю и очнулся уже в
плену, за турецкой стеной. Вызволили меня казаки донские третьего дня.
А Михаила твой так и не дождался славной виктории. Еще по весне погнали
нас, полонянников, спозаранку на майдан. Пришел рыжий долговязый купец,
ударили с хозяином-турком по рукам. И повели Михаилу и еще двоих
казаков на пристань, на галеру. А флаг на той галере был не турецкий с
полумесяцем, нет! Желтый весь и красным крестом перекрещен.
Вскоре Терентий задремал, а Степка, глотая в темноте
слезы, все думал, где же теперь искать брата, в каких морях-океанах?
Что сказать матери, меньшим братьям?
Среди ночи Терентий заворочался, заворчал:
- Что-то долго не выпускают, чертовы дети! Сквозь землю, что ли, провалился тот посыльный басурманин?
Но посыльный - сокольничий Ибрагим - сквозь землю не
провалился. Произошла с ним вот какая история. По пути в Азов
встретилась казакам птица скопа. Огромная, похожая на орла, парила она
над волнами, высматривая добычу.
Кормщик Аверьян - корыстолюбивый, жадный казак - ударил
об заклад с Ибрагимом, что тому нипочем не поймать могучую птицу.
Поставил Аверьян свой кизилбашский пояс против Ибрагимова золотого
перстня с агатовым камнем.
Вытащил Ибрагим из переметной сумы тонкий плетеный
шнур, завязал петлю-удавку и велел казакам править к отмели. Здесь
Ибрагим приладил шнур к одинокой лозине, взял у кормщика широкое
рулевое весло, копнул веслом, будто лопатой, речной ил, вытащил жирного
вьюна. Просунул под жабры вьюну лучину да и воткнул лучину в сырой
песок как раз под растянутой петлей.
Стали ждать.
Вдруг с визгом, свистом налетела татарская конница.
Молнией пронзила стрела кормщика Аверьяна, засверкали татарские сабли.
Казаки грохнули в ответ из самопалов, стали отходить к стругу, но не
успели. Несколько горящих стрел упали на просмоленное днище струга,
повалил черный дым, загорелось казачье суденышко. Ибрагима тоже подвел
казачий бешмет. Накинули татары ему и трем оставшимся в живых казакам
арканы, погнали по выжженной степи к Гнилому морю.
Перед рассветом Терентий - заложник, запертый вместе со
Степкой, - взобрался на кадку с водой, ухватился за решетку слухового
окошка. Посыпались на пол комья сухой глины. Решетка зашаталась,
заскрипела и через мгновение оказалась в руках у Терентия. Степка
протиснулся через узкое окошко наружу. Часовой дремал в обнимку с
мушкетом, прислонившись к стене. Осторожно, стараясь не звякнуть,
отодвинул Степка засов и выпустил Терентия из темницы. Янычары у входа
в подземелье спали, растянувшись возле догорающего костра.
Терентий со Степкой не стали медлить. Перепрыгивая
через выбитые ступени, скатились они в подземную галерею и торопливо
зашагали по узкому коридору.
Утром турки хватились заложника, а того и след простыл.
Не дождавшись своего сокольничьего Ибрагима, стал комендант собираться
в Азов сам. Вместо чалмы натянул Асан-паша кудлатую шапку, прицепил к
поясу казачью саблю. Через протоку переправился он в челноке, а потом
долго брел через пески и болота, пока не увидел впереди за рекой
разрушенные башни Азова. Под стенами крепости раскачивались русские
галеры. Понял тогда Асан-паша - подмоги ждать неоткуда. Пришлось
поднять на бастионах Лютика белые флаги.
А Степка Марков по окончании азовского похода хотел
было повидаться с матерью и братьями, но кают-юнга - человек
подневольный. Когда в прозрачном по-осеннему небе появились журавлиные
ключи и галеру "Принципиум" повели в устье Дона на зимнюю стоянку,
отправили Степку в Воронеж к парусным мастерам на выучку.
Несколько лет осваивал Степка парусное дело: кроил паруса-крылья для многопушечных трехмачтовых кораблей.
Немало извел он граненых иголок, сшивая грубую
парусину, пока не отбыл по царскому повелению в Москву, в школу
математических и навигацких наук.
Нелегким оказалось учение в Навигацкой школе. Нерадивых
учеников ставили "на правеж": вгоняли науку батогами. Но Степан все
терпел, в науках был прилежен и до всего старался докопаться сам.
Однажды, листая заморские книги, наткнулся он в морском атласе на
разноцветные корабельные флаги. Желтый, перечеркнутый красным крестом
флаг оказался шведским. Стало быть, брата Михаилу продали на шведскую
галеру, и искать его следовало в студеных северных морях. Тогда решил
Степка во что бы то ни стало попасть на военный корабль. Тем более, что
докатилось до Москвы известие о попытке шведской эскадры блокировать
Архангельск. Пошли толки да пересуды о набиравшей силу Северной войне.
С началом войны закипела работа на Олонецкой и Соломбальской верфях.
Спешно строили фрегаты, шнявы, галеры для Балтийского флота. Степка,
едва окончив курс науки в циферном классе Навигацкой школы, был
определен гардемарином на корабль "Дефам".
То был добротный 32-пушечный фрегат. Строили его
русские корабельные плотники на Олонецкой верфи у Ладожского озера, и в
Санкт-Петербург привел его бывалый капитан Валрандт. "Дефам" вступил в
кампанию под флагом вице-адмирала Корнилия Крюйса. Крюйс - коренастый
голландец с бритым, изрезанным морщинами лицом - был приглашен на
службу царем сразу же после азовского похода и теперь командовал всем
Балтийским флотом.
Под командой этого бравого флотоводца и постигал морскую науку Степан Марков.
Все лето Балтийская эскадра крейсировала в виду
крепости Кроншлот, не давая шведским кораблям приблизиться к северной
столице. Крюйс времени даром не терял. Усердно выполнял распоряжение:
"В крейсерстве и прочем обучении поступать и учить матросов по всякой
возможности".
Степан Марков не был новичком на флоте. Однако Крюйс
старался подготовить настоящих, просоленных морем офицеров.
Гардемаринам на "Дефаме" приходилось выполнять даже обязанности
вахтенного начальника, а это была не простая задача.
Идет, например, флагманский фрегат правым галсом. Все
снасти выбраны в меру, паруса полны ветром, только вода журчит под
форштевнем. Вдруг с мостика команда:
- Господин гардемарин, извольте повернуть на левый галс!
- На брасы, на правую! - кричит Марков срывающимся голосом. - На отдаче стоять!
Вахтенные матросы стремглав летят к снастям и замирают у бортов.
- Пошел! - командует Марков.
И все реи мигом переносятся на правый борт.
Теперь только надо снасти выбрать "втугую" и посматривать, чтобы углы парусов не "заполоскали".
Сложнее было держать дистанцию в "линии баталии". Чуть
запоздаешь с командой - и зацепит сосед корму бушпритом или выбежит
фрегат вперед на полкабельтова. Тогда беда! Линьками, конечно, не
попотчуют, все-таки почти офицер, но из жалованья вычтут.
Солнечным июльским утром с марсовой площадки фрегата донесся окрик дозорного:
- Вижу парус!
Марков, стоявший на мостике рядом с Крюйсом, поднял
подзорную трубу и увидел на горизонте большой трехмачтовый корабль с
желтыми флагами. Подгоняемая утренним бризом, под всеми парусами
приближалась к Крон-шлоту шведская эскадра.
На фрегате сыграли артиллерийскую тревогу, и Марков
бросился на батарейную палубу. Отряд Крюйса - два фрегата и четыре
шнявы - выполнил одновременно поворот "оверштаг" (недаром упражнялись
столько времени!) и устремился под защиту крепостных орудий. Шведы не
стали преследовать русские суда. Повернулись бушпритами на запад и
замерли на заштилевшей морской глади.
Ночью однако противник подтянул шлюпками свои корабли
ближе к крепости и с рассветом начал бомбардировку. Из крепости
попробовали ответить, но ядра только вспенивали воду, не долетая до
шведов. Тогда открыли огонь корабельные пушки Крюйса.
Русские корабли покачивались на якорях за бревенчатыми
бонами значительно ближе к вражеской эскадре. Поэтому пушкари с
"Дефама" скоро сбили мачту на шведском флагмане и разрушили надстройки.
Но вдруг раскаленное ядро ударило в левую скулу фрегата. Матросский
кубрик начало заливать.
- Палубную команду на бак! - закричал, бешено вращая глазами, Крюйс.
Марков - начальник палубной команды - не растерялся. Оказался возле бушприта первым.
- Живо тащите парус из подшкиперской! - распорядился он. Быстро раскатали рулон парусины, опустили за борт, подвели к пробоине.
Стали откачивать воду из кубрика. Артиллерийский бой,
между тем, затих. Поймав парусами слабый полуденный ветер, вражеская
эскадра двинулась на запад. Но за горизонтом не исчезла. Было похоже,
что шведы решили блокировать Кроншлот.
Такие перестрелки продолжались все лето без особых
потерь для русского и шведского флотов, и наконец туманным октябрьским
утром шведская эскадра убралась восвояси. Ушла на зимнюю стоянку к
Карлскрону.
"Дефам" за зиму отремонтировали. Заново проконопатили,
засмолили, и еще четыре навигации корабль служил верой и правдой. И за
все эти годы ни разу не встретил Степан ни одной шведской галеры, а
пленные матросы со шведских кораблей ничего не слыхали о русском гребце
Михаиле Маркове.
Тем временем Балтийский флот готовился воевать исконно
русскую крепость Выборг, захваченную шведами четыре века назад. В поход
выступили двумя отрядами: корабельным и галерным. Корабельным отрядом
командовал Корнилий Крюйс, но теперь держал он свой флаг на только что
спущенном на воду фрегате "Олифант". Фрегат же "Дефам" по причине
расшатанного в боях и походах набора и ветхости обшивки был переведен в
разряд брандеров. Не будет больше "Дефам" в погоне за неприятелем
лететь над волнами белой чайкой. Загрузили его бочками со смолой и
порохом. Оставили всего три десятка матросов, гардемарина Маркова и
капитан-поручика Варландта. Теперь "Дефаму" следовало под покровом
темноты вплотную подойти к неприятельскому флагманскому кораблю и
взорваться с ним вместе. При этом, если повезет, команда может спастись
в шлюпках, принайтовленных на верхней палубе брандера.
Как только Нева очистилась ото льда, потянулись русские
корабли к Крон-шлоту. В Финском заливе лед оказался еще крепким. Однако
медлить нельзя было. Шведские линейные корабли со дня на день могли
подойти к Выборгу, и тогда не дождаться русским солдатам, осаждавшим
крепость, ни подкрепления, ни пушек осадных, ни съестных припасов.
По приказу царя, который в звании контр-адмирала
возглавлял отряд шняв, весь флот повернул к южному берегу Финского
залива. Здесь ледяное поле оказалось в разводьях, и подгоняемые
попутным ветром корабли, благополучно избежав встречи с плавающими
льдинами, через два дня подошли к Березовым островам. Вскоре весь флот,
все грузовые и провиантские суда оказались у входа в Выборгский залив.
На рассвете Степан Марков заступил на вахту. "Дефам"
стоял на двух якорях на чистой воде. С восходом солнца поднялся ветер,
и к полудню брандер оказался среди крупных льдин, приплывших с востока,
со стороны Кроншлота. Шкуты, галеры, шнявы двинулись под натиском льдин
к западу. С флагмана "Олифант" заметили опасность - пройдет совсем
немного времени, и весь гребной флот, провиантские, грузовые суда будут
раздавлены льдами - и просигналили фрегату "Думкрат" идти на помощь. В
считанные минуты мачты фрегата оделись парусами, и корабль пошел прямо
на лед. Новый прочный кузов фрегата врезался в ледяное поле. Под
натиском крепкого форштевня льдины нехотя начали расходиться. Но вскоре
лед перестал поддаваться, и фрегат с наполненными ветром парусами замер
на месте.
Марков, наблюдавший за этими маневрами с галереи
брандера, сразу сообразил, что делать. Схватив багор, он соскочил на
лед и побежал к фрегату. Тысячи глаз со всех кораблей эскадры с
удивлением следили за бегущим по льду человеком в зеленом кафтане и
широкополой шляпе.
Капитан "Думкрата" Валишевский встретил Маркова выговором:
- Вольно же вам, господин гардемарин, жизнью своей
распоряжаться, по льдам будто зайцу петлять! А коли бы в промоину
угодили? - нахмурив брови, крикнул он.
Марков застегнул на все пуговицы кафтан, поправил шляпу и негромко сказал:
- Велите, господин капитан, десятифунтовую пушку обвязать тросом и втащить на бушприт.
- Пушку на бушприт? - удивился капитан.- Так она, чай, оттуда свалится!
- Непременно свалится и лед расколет. А мы ее опять на
бушприт втянем. Ветер же нам попутный! Может, пробьемся еще на помощь
галерам и шку-там, - убеждал капитана Марков.
Капитан согласился. Матросы выкатили на бак пушку.
Здесь уже распоряжался боцман с медной серьгой в ухе, в островерхой
шапке. Перевязанная толстым тросом пушка медленно доползла до середины
бушприта. Двое матросов, стоявшие в сетке, натянутой под бушпритом,
отпустили канат и пушка грохнулась на льдину. Перед форштевнем
появилась узкая трещина. Фрегат продвинулся саженей на десять. Матросы,
пропустив конец каната через блок, снова подтянули пушку к бушприту. На
этот раз льдина раскололась пополам, и вскоре "Думкрат" уже торопился
через ледяную кашу к дрейфующим вместе с ледяным полем галерам. Следом
за "Думкратом" спешил на помощь бомбардирский галиот. Наконец оба
корабля достигли цели, бросили якоря рядом с галерами.
С гребных судов на "Думкрат" и галиот подали канаты, и
две колонны галер остановились. Льдины проплывали теперь мимо них и
лишь поскрипывали под дощатыми бортами. К галерам в свою очередь
пришвартовались грузовые и провиантские суда, и в судовом журнале
капитана Валишевского появилась запись: "Стараниями гардемарина Маркова
с брандера "Дефам" бедство миновало, а лед пронесло".
Наступила прозрачная северная ночь. Но после полуночи с
востока приползли черные тучи. Стало темнее, заморосил дождь. На
палубах негромко перекликались вахтенные.
- Эй, на "Дефаме"! Слу-ушай! - доносилось откуда-то с наветренной стороны.
- Есть, слушаю! - отвечал дозорный и в свою очередь окликал соседнее судно:
- Эй, на "Фениксе"! Гляди в оба!
Утром ветер стих. Среди корабельных мачт запутались
клочья тумана, и густая белая пелена окутала Выборгский залив. Под
прикрытием тумана решено было попытаться провести на буксире вслед за
галерами транспортные суда и выгрузить артиллерию и припасы под стенами
крепости.
Однако, едва шведы услышали плеск весел, загрохотали
крепостные пушки, и каленые ядра завыли над головами гребцов. Пришлось
галерам возвращаться в устье залива.
В полдень на флагманском фрегате подняли сигнал сбора.
С "Дефама" спустили баркас. По веревочному трапу первым спустился
командир баркаса - Степан Марков, за ним шестеро гребцов и, наконец,
седоусый капитан Валрандт. Баркас заспешил к флагманскому фрегату.
Капитаны не долго совещались. Приказано было на всех
судах поднять шведские флаги, а палубную команду и офицеров переодеть в
шведские мундиры. Дивился Марков иноземной одежде, натягивая тесный
табачного цвета камзол, короткий рыжий парик, треугольную с узкими
полями шляпу.
Вечерний бриз наполнил паруса. Вытянулись по ветру
шведские вымпелы на мачтах русских судов. Сам комендант Выборгского
гарнизона, стоя на крепостной стене, наблюдал, как флотилия проходила
мимо ощетинившихся пушками бастионов. Шведы были уверены, что это
эскадра адмирала Либекера идет на выручку. Но вот флотилия стала круче
к ветру и, миновав бастионы, повернула к пологому берегу. Только тогда
комендант понял ошибку. Лицо его покраснело, рука стиснула эфес шпаги.
- Пали! - скомандовал он артиллеристам.
Рявкнули тяжелые пушки. Однако эскадра была уже в
безопасности. На следующий день выглянуло из-за туч солнце, заголубело
небо над заливом. К полудню стало совсем жарко. Гребцы в шлюпках
сбросили суконные кафтаны, расстегнули рубахи. Степан Марков, повязав
голову красным шелковым платком, распоряжался разгрузкой. Осадные пушки
подвозили к отмели на плоскодонных барках. Солдаты, ухватившись за
колеса, тянули тяжелые лафеты по дощатым сходням на берег. Мешки с
сухарями, солонину, бочки с порохом свозили в шлюпках и баркасах.
Ночью запылали на берегу костры, и разгрузка
продолжалась. Адмиралы торопили. Знали: не сегодня-завтра подойдут
шведские линейные корабли, и тогда русской эскадре придется вступить в
неравный бой.
Утром к шняве "Лизет", на которой царь держал свой
контр-адмиральский флаг, подошел баркас Маркова. Вахтенный офицер
провел гардемарина в кормовую каюту. Государь сидел на койке, разложив
на коленях карту. Время от времени попыхивал короткой глиняной трубкой.
- Господин контр-адмирал, - доложил Марков, - разгрузка заканчивается. Остались три шкуты с солониной да сухарями.
Государь хмыкнул, сдвинул брови и громко крикнул:
- Мишка!
Вошел денщик - долговязый детина в Преображенском кафтане.
- Диспозицию войска осадного доставь в лагерь генералу
Апраксину. Вице-адмиралу Крюйсу сниматься с якорей и всем флотом,
окромя трех шкут и двух брандеров, идти в Кроншлот.
Денщик сунул за обшлаг кафтана запечатанный пакет, натянул треуголку и спрыгнул в баркас.
Вскоре на кораблях заиграли рожки. Корабли оделись
парусами и стали вытягиваться из залива. Зыбь плавно поднимала и
опускала стоящие на рейде брандеры "Дефам" и "Триумф". Они покачивали
реями, будто прощались с уходящей эскадрой.
Пока свозили на берег продовольствие с оставшихся шкут,
Степан Марков все поглядывал на брандеры. Он знал, что дни этих
кораблей, послуживших верой и правдой, сочтены. Согласно диспозиции оба
брандера должны быть взорваны под крепостным бастионом и тем самым
проложить путь в крепость штурмовым отрядам. Однако после захода солнца
произошло событие, изменившее судьбу брандера "Дефам".
Едва разгруженные шкуты, расправив паруса, вышли из
залива и повернули к Березовым островам, как из-за обрывистого мыса
появился темный силуэт шведского фрегата. Шкуты вернулись в залив. И
тогда командующий осадным корпусом генерал Апраксин приказал капитану
Варландту принять на борт "Дефама" еще восемь двадцатифунтовых пушек и
с восходом солнца выйти в море для острастки супостата и охраны
провиантских судов.
Вытянувшись в колонну с "Дефамом" во главе, суда
покидали рейд. Степан Марков, придерживаясь за ванты, стоял на марсовой
площадке. Зыбь, идущая с моря, изрядно раскачивала корабль. На разные
голоса скрипели снасти. Матросы, уставшие от разгрузки, двигались
медленнее, чем обычно. Боцман подгонял их линьком, сердито бранился.
В полдень Марков увидел на горизонте шведскую эскадру.
Он насчитал восемь линейных кораблей и пять фрегатов. Большой
трехпалубный корабль отделился от эскадры и двинулся наперерез "Дефаму".
Пушкари на "Дефаме" приготовились.
- Не палить! - прогремел с мостика голос капитана Варландта. - Приготовиться к повороту!
Шведский корабль подошел еще ближе и начал поворачивать
под ветер, чтобы сокрушить "Дефам" залпами всех трех пушечных палуб. Но
Варландт опередил шведа:
- Левый борт пли!
Грохнули восемь пушек "Дефама". И хотя до вражеского
корабля было далековато и двадцатифунтовые ядра не смогли пробить
дубовую обшивку, одно ядро все-таки достигло цели: вырвало рулевую
петлю у шведа, и корабль беспомощно закачался на крутой волне.
Громкое "Ура!" донеслось до шведской эскадры. Еще
немного - и "Дефам" приблизится к шведу. Русские матросы, вооружившись
абордажными саблями, полезли на реи. Сейчас они спрыгнут на палубу
вражеского корабля и в абордажной схватке добудут победу.
Но грохнуло в ответ носовое орудие шведского линкора, и
Марков увидел, как капитан Варландт взмахнул руками и повис на поручнях
мостика. Осколками ядра было ранено еще несколько матросов.
- Поворот оверштаг! - скомандовал Марков рулевому.
"Дефам" развернулся правым бортом на ветер и двинулся к
Выборгскому заливу. Он должен был теперь любой ценой остановить перед
устьем залива шведскую эскадру, не дать шведам высадить десант под
стенами осажденной крепости.
Наконец "Дефам" вошел в Тронгзундский пролив - самое
узкое место в устье. Отдали оба якоря. Когда вся команда оказалась в
шлюпках, Марков крикнул:
- Отчаливайте, ребята, да поживее гребите к нашим батареям. Туда уж шведу не добраться!
Шлюпки отвалили. Марков спустился в трюм. Где-то в
глубине судна у самой грот-мачты послышались глухие удары. Это судовой
плотник Иван Чернов рубил топором днище. Марков схватил молот для
расклепывания якорных цепей и несколько раз изо всей силы ударил в
днище. Треснули доски обшивки, под ногами заплескалась вода. Степан
ударил еще раз и выскочил на палубу.
Журчанье в трюме становилось все громче. Следом за Марковым на палубе появился Чернов:
- Господин гардемарин, воды в трюме на полсажени!
Марков вытащил из рубки несколько связок сухого камыша.
Вместе с плотником они связали из него плоты. Обвязали друг друга
пеньковыми веревками.
"Дефам" начал заметно погружаться. Вот бушприт его уже
коснулся воды. Волна докатилась до капитанского мостика, зашипела пеной
и смыла за борт обломки камыша. Вот уже и вся палуба под водой. Плот
Маркова потащило на корму, развернуло, подняло на гребень. И вдруг
р-раз! Ударило о кормовую надстройку. Марков охнул и потерял сознание.
В этот день шведская эскадра не смогла подойти к
Выборгу: затопленный "Дефам" преградил путь глубокосидящим линейным
кораблям. А к вечеру после жестокой бомбардировки комендант Выборга был
вынужден сдать русским войскам крепость "на аккорд".
Но Марков ничего этого не знал. Течение все дальше и дальше относило его плот в открытое море.
Продолжение следует
Краткий словарь морских, исторических и географических названий
Абордаж - атака корабля противника при непосредственном сближении с ним для рукопашного боя.
Авангард - соединение кораблей, находящееся впереди главных сил.
Аккорд - сдача осажденного гарнизона крепости на договорных условиях.
Багнет - штык.
Бак - носовая часть палубы.
Бизань-шкот - трос для управления парусом. Бизань-мачта - кормовая мачта на трехмачтовом судне.
Бимс - поперечный брус, поддерживающий палубный настил.
Блиндер - прямоугольный парус, устанавливаемый на бушприте.
Блокгауз - крепостное сооружение с окнами-бойницами.
Бомбардирский галиот - судно, вооруженное мортирами и предназначенное для обстрела береговых укреплений.
Боны - плавающие ограждения.
Брандер - судно, груженное горючими веществами, предназначенное для поджигания вражеских кораблей.
Брас - трос, служащий для поворота реи.
Бухта - связка каната, уложенного кольцами.
Бушприт - наклонный брус, установленный на носу парусного судна.
Ванты - тросы, поддерживающие мачту со стороны бортов.
Вымбовка - рычаг, используемый для вращения якорной лебедки.
Вымпел - узкий длинный флаг треугольной формы.
Галеас - трехмачтовая галера.
Галера - парусно-гребное судно.
Галс - курс судна относительно направления ветра.
Гардемарин - учащийся старших классов морского учебного заведения.
Гафель - наклонный брус, устанавливаемый на верхней
части мачты и служащий для растяжки косоугольного паруса. Гельсингфорс
- теперь г. Хельсинки.
Гичка - небольшая гребная лодка.
Грот - нижний парус на грот-мачте. Грот-мачта - вторая от носа мачта.
Диспозиция - план расположения войск или флота перед началом боя.
Кабельтов - морская мера длины, равная 185,2 м.
Карлскрон - портовый город в южной части Швеции.
Картушка - чувствительный элемент магнитного компаса.
Каторга - гребное многовесельное судно.
Квадрант - прибор для измерения высоты небесных светил.
Кильсон - продольный брус, проходящий внутри судна.
Констапель - чин прапорщика в морской артиллерии.
Крейсировать - вести наблюдения в прибрежных водах.
Кроншлот - теперь г. Кронштадт.
Леер - веревочное ограждение.
Линь, линек - веревочная плетка.
Марсовая площадка - наблюдательная площадка, установленная на мачте над парусом-марселем.
Марсовой - матрос, управляющий парусом-марселем.
Мортира - короткоствольное орудие крупного калибра.
Мушкет - старинное ружье.
Набор - поперечные и продольные брусья в корабельном корпусе, к которым крепится обшивка.
Оверштаг - поворот судна, при котором линия ветра пересекается кормой.
Принайтовывать - прикреплять с помощью канатов.
Рангоут - мачты и все закрепленные на ней деревянные части, служащие для постановки парусов.
Ревель - теперь г. Таллин.
Рея - поперечный брус на мачте, служащий для крепления прямоугольного паруса.
Рухлядь - меха.
Стеньга - вертикальный брус, являющийся продолжением мачты.
Струг - большая гребная лодка.
Флагман - корабль, на котором находится командующий эскадрой или флотом.
Флагшток - вертикальный или наклонный шест для флага.
Фок-мачта - передняя мачта на корабле.
Форштевень - носовая оконечность судна.
Фриштик - завтрак (искаженное нем.)
Фузилер - стрелок из кремневого ружья - фузеи.
Циферный класс - начальный класс в Навигацкой школе.
Шкута - грузовое двухмачтовое судно.
Шнява - военное двухмачтовое судно.
Шхеры - проливы между островами.
