Илья Барабаш
 |
Если бы
мне вдруг пришло на ум изучить историю России, особенно её последних
два века, и найти истоки происходящего с нами сегодня, я бы обратился
не столько к учебникам с их описанием политических, экономических
и прочих потрясений, приключившихся с нами, сколько к русским
писателям, художникам, философам. И, среди прочих, особенно
к Достоевскому. Конечно, взгляд человека искусства в большой степени
субъективен, это да. Куда ему против списка фактов, объективных законов
и научного дискурса профессионального историка? Но ведь факты ещё
не история, это лишь следствия, за которыми стоят идеи, вопросы,
метания, поиски, наши страхи и мечты — вещи весьма субъективные, —
и именно они определяют наше будущее. Великий писатель не описывает
факты, он живет историей. И поэтому вполне может быть, что «Бесы»
Достоевского дадут для понимания того, что происходило, да и сейчас
происходит в России, со всеми нами, больше, чем любой учебник.
«Бесы» —
один из последних и едва ли не самый значительный роман Федора
Михайловича. Позади очень многое: Петрашевцы, «казнь», каторга,
мучительные размышления о добре и зле, о человеке и Боге. Осмысляясь,
все это преображалось во внутренний опыт, зрелость, глубину,
преображалось в самого Достоевского, чтобы затем стать романом.
Автор,
от лица которого идет рассказ, называет свое повествование хроникой.
События происходят в небольшом губернском городе, где все на виду, —
в таком малом масштабе легче проследить не только общую канву событий,
но и вникнуть глубже во внутренний мир каждого героя. Роман не имеет
завязки, она вынесена за его пределы, и это заставляет читателя так же
выйти за границы текста, размышлять самостоятельно не только о книге,
но и о себе и своем времени.
Удивительно — огромный
многостраничный том иллюстрирует одну небольшую цитату из Евангелия
от Луки, взятую в качестве эпиграфа. Помните, про изгнание бесов
из одержимого на берегу озера? Гибнут те, в кого вошли «бесы», гибнут
физически, гибнут морально. В финале как будто оплачиваются все счета,
каждый получает заслуженное. Все, кроме одного (тут,
гениальное прозрение писателя), собственно главного героя — Петруши
Верховенского, который просто исчезает за рамками романа, а значит, его
счет ещё не закрыт, история продолжается, и дело его живет. Разве
не актуально сегодня звучит из его уст: «Слушайте, я их всех сосчитал:
учитель, смеющийся с детьми над их богом и над их колыбелью, уже наш…
Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши, наши…
Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того
не знают!»
Не для маленькой статьи разбирать все богатство смысла
и идей, вложенных автором в каждого персонажа. Но в целом — о чем этот
роман? Может, о том, что любая революция происходит прежде в душе
человека, а потом уж в политическом устройстве. О столкновении двух
миров. В одном живут Степан Трофимович, Варвара Петровна, Кармазинов…
В другом Петруша Верховенский, Николай Ставрогин, да и так, прочие
людишки, как называет их автор. Есть и те, кто как будто колеблется
между ними, например Шатов (даже фамилия неслучайная). Два мира, две
идеи, а где граница? В отношении к понятию честь? Такому старомодному
и непрактичному. В ответе на вопрос, что лучше: Шекспир или сапоги?
На одной чаше весов возвышенные, но, увы, уже совершенно бесполезные
речи Верховенского старшего: «…без науки можно, без хлеба можно, без
одной только красоты невозможно, ибо совсем нечего будет делать
на свете!», на другой — «Цицерону отрезывается язык, Копернику
выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями» и «необходимо лишь
необходимое» из разговора Верховенского младшего со Ставрогиным. Два
мира — один прежний и, к сожалению, уже бессильный, живущий лишь
в словах, неспособных ничего изменить. Другой — молодой и сильный,
стремящийся к переменам, к прогрессу и в итоге ведущий в тупик. Здесь
«новое», «прогрессивное» — вовсе не однозначно лучшее и благое. В этом
проблема.
 |
| Сцена из спектакля «Бесы» Малого драматического театра в |
Но не нужно
думать, что Достоевский просто клеймит (впрочем, вполне заслуженно) то,
что в романе называют «прогрессивным». Может быть, один из главных
уроков романа в том, что «новый» мир — это всегда результат усилий
и действий или бессилия и бездействия «старых» людей. Ничего
не происходит само собой. Если мы сегодня не создаем сознательно наше
настоящее, не сеем и не выхаживаем старательно будущее, то кого
обвинять в том, что в нем вдруг явятся «бесы»? Связь между поколениями
рвется не по вине детей. Возможно, среди прочего Достоевский хотел
показать и то, что младшие Верховенский и Ставрогин — закономерное
продолжение своих родителей, как бы далеки от них ни были они на первый
взгляд.
Да, страшно, когда идеей становится «…каждый член
общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит
всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны». Но не менее страшно,
когда действительно прекрасные идеи и ценности превращаются
в бесплодные фантазии, теряясь во множестве слов. Когда за словами
о возвышенном прячутся лишь раздутые амбиции. Или когда вообще нет
идей, потому что в этой пустоте родятся чудовища, способные развратить
и поглотить всего человека.
Да, страшна «насмешливая жизнь»
Ставрогина, но разве можно серьезно относиться к тому, в чем не видишь
никакого глубокого смысла и цели, настоящей ценности?
И не столь же ли страшно жить, просто вписываясь в однажды заведенный
уклад, отдавая все силы и все время тому, что «принято в обществе»,
подобно его маменьке Варваре Петровне?
Герои романа иногда напоминают детей, оставленных без присмотра, без отца. Забывших о
да, кстати, и о том, кто и зачем они сами. Может быть, в этом причина
происходящего? Поэтому закончить хочется словами одного безымянного
персонажа романа: «Если Бога нет, то какой же я после того капитан?»
Лучше не скажешь.
