Дмитрий Зубов
 |
| «Для меня два самых прекрасных занятия, которыми может заниматься человек, — это музицирование и рисование, и в том, и в другом я был дилетантом, но и то, и другое мне очень помогло в сложном деле — выстоять в жизни». Герман Гессе |
Во французском
языке есть интересное выражение — «скрипка Энгра». Своим появлением оно
обязано известному художнику Жану Огюсту Доминику Энгру и его
страстному увлечению музыкой. Но людей, занимающихся каким-нибудь
любимым делом параллельно со своей основной профессией, оказалось так
много, что это выражение зазвучало и на других языках, обозначая другое
призвание, или вторую натуру, человека.
Герман Гессе не стал исключением. Правда, его любовь к рисованию назвать второй
натурой в прямом смысле слова нельзя. Натур было гораздо больше — можно
только удивляться многогранности его таланта. В молодости Гессе,
подобно Энгру, не мыслил себя без игры на скрипке, год учился
на часового мастера, неплохо разбирался в антиквариате. Но живопись
заняла в его жизни такое место, что привычное слово «увлечение»
не достаточно хорошо передает глубину происходивших в его душе
процессов. «Поверьте, меня давно уже не было бы в живых, — признался
однажды писатель, — если бы в самое сложное время моей жизни первые
опыты в рисовании не поддержали бы меня и не спасли». Впору вслед
французскому выражению «скрипка Энгра» ввести в обиход новое понятие —
«акварели Гессе». И употреблять его в тех случаях, когда это занятие
помогает «в сложном деле — выстоять в жизни». Так говоря о рисовании,
Гессе нисколько не преувеличивал.
«Маленькая палитра, полная
чистых, несмешанных красок светящейся яркости, — она была его
утешением, его башней, его арсеналом, его молитвенником, его пушкой,
из которой он стрелял в злобную смерть. Пурпур был отрицанием смерти,
киноварь была насмешкой над тленьем. Хороший был у него арсенал,
блестяще держался его маленький храбрый отряд, сияя, громыхали быстрые
выстрелы его пушек». Это — строки из повести «Последнее лето
Клингзора». Гессе писал их в 1919 году, в труднейшую пору своей жизни,
пытаясь понять и выразить на бумаге изменения, происходившие в его
внутреннем мире. Повесть во многом получилась автобиографической
(впрочем, как и другие книги Гессе). Главный герой, художник по имени
Клингзор, чувствует себя словно бы летящим над пропастью, его
ни на секунду не оставляет ощущение близкой смерти: «Мы обречены
на гибель, мы все, мы должны умереть, мы должны родиться заново, для
нас пришло время великого поворота». Мысли и чувства Клингзора, пусть
и не прямо, но отражают переживания самого Германа Гессе в то время.
 |
| «Это великое счастье — иметь возможность играть красками и петь хвалу природе». Герман Гессе |
Смерть
отца, душевная болезнь жены, мировая война, которая для Гессе была
«кровавой бессмыслицей», привели писателя к глубочайшему внутреннему
кризису. Его бескомпромиссные выступления против шовинизма, варварства,
войны вызвали в ответ непонимание и ненависть. Гессе обвиняли
в отсутствии патриотизма, называли предателем. Привычный, понятный мир
рухнул в одночасье: «Я хотел быть писателем и одновременно бюргером.
Это продолжалось довольно долго, пока я не понял, что не могу быть
и тем и другим».
Ученик К. Г. Юнга Йозеф Ланг, проводивший
с писателем сеансы психотерапии, посоветовал ему в лечебных целях
начать рисовать, отображая на бумаге содержание собственных снов.
«Я начал заниматься живописью и впервые за сорок лет взял в руки уголь
и краски. Я ни с кем не конкурировал, ведь я рисовал свои мечты», —
писал Гессе в рождественские дни 1916 года.
Однажды с головой
окунувшись в рисование, он до конца своих дней не расставался
с красками и кистью. Сохранилось около трех тысяч его акварельных
работ. Гессе собирал их в альбомы и дарил друзьям, выставлял
их на выставках, иллюстрировал ими собственные книги, делал зарисовки
на полях писем и дневников. С огромным упорством и даже одержимостью
он отрабатывал технику композиции, учился приемам передачи перспективы,
экспериментировал с сочетаемостью красок. Он словно бы очутился
в новом, неведомом ранее мире.
 |
| «Я рисую сепией небольшое озеро, горы и облако в небе, на переднем плане на склоне холма игрушечную деревушку, прибавляю небу чуточку кобальтового цвета, озеру — мерцания берлинской лазури, деревне — золотой или неаполитанской желтой краски, все совершенно тонко, и я радуюсь тому, как нежно впитывающая бумага приглушает и сближает краски. Я делаю небо немного бледнее, стирая краску влажным пальцем, и как нельзя лучше развлекаюсь моей наивной маленькой палитрой...». Герман Гессе |
«В один
прекрасный день я открыл для себя совсем новую радость. Уже
в сорокалетнем возрасте я начал рисовать. Не то чтобы я вдруг счел себя
художником или захотел таковым стать. Но рисовать — это чудо, это
доставляет много радости и делает тебя более терпимым. И пальцы у тебя
потом не черные, как после писания, а красные и синие».
Гессе
не раз отмечал, что без занятий живописью его литературный язык был бы
намного беднее. Умение передавать оттенки чувства, полутона настроения,
способность подмечать скрытые от глаз детали, нюансы поведения — всё
это результат упражнений в рисовании. Но главное, что давала
живопись, — иное взаимоотношение с миром, в котором ты уже не зритель,
наблюдающий за жизнью других людей, а художник, то есть тот, кто хранит
в своем сердце мерцание берлинской лазури на глади озера, отсветы
неаполитанской желтой краски на соломенных крышах крестьянских домов
и все оттенки синего, видимые на небесном своде. Мир становился для
Гессе ближе, роднее с каждым новым штрихом карандаша, с каждой новой
краской на очередной акварели.
Рассуждать о живописи —
неблагодарное занятие. Ее надо смотреть. Тем более что картины Гессе
довольно непредсказуемы. Честно говоря, не ждешь подобных теплых,
светлых, идеалистических образов и красок от писателя, в чьих книгах
общество и человек зачастую даны холодно, без прикрас, такими, какие
они есть на самом деле. Исследователь художественного наследия Германа
Гессе Фолькер Михельс сравнивает его картины с генераторами солнечного
света, «которые в наших холодных, угрюмых индустриальных городах дают
ощущение лета, надежды, радости жизни». А современник писателя Ромен
Роллан признался Гессе в одном из своих писем: «Я в восторге от Вашего
альбома акварелей. Они сочны, как фрукты, и утонченно грациозны, как
цветы. Сердце радуется, когда смотришь на Ваши картины».
Рядом
с мнениями мэтров просится еще один отклик, выловленный в бескрайних
просторах сети Интернет: «Когда смотришь на картины Германа Гессе, рука
сама так и тянется к бумаге и краскам, и хочется начать рисовать». Что
ж, с этим высказыванием спорить не стану. Когда людей, которых Гессе
не только научил задумываться о себе и своей жизни, но и заразил
любовью к рисованию, станет много, тогда и выражение «акварели Гессе»
наверняка займет в языке подобающее место.
 |  |  |
| «В моих сочинениях многим часто не хватает принятого почитания реальности, и когда я рисую, деревья обретают лица, а дома смеются или танцуют или плачут, но узнать, какое это дерево — груша или каштан — чаще всего нельзя. С этим упреком я вынужден смириться. По правде говоря, и моя собственная жизнь мне не раз представлялась не чем иным, как сказкой, часто я вижу и ощущаю, что мир внешний находится с моим внутренним миром в таком взаимодействии, в таком созвучии, которое я точнее всего мог бы определить как магическое». Герман Гессе | ||
 |  |  |
| «Что такое зелено-голубое? Что такое жемчужно-голубое? Как можно выразить едва заметное преобладание желтого, кобальтового, синего, фиолетового? А ведь в этом преобладании заключена вся сладостная тайна настроения...» «Рисовать — это чудо. Я думал раньше, что у меня открыты глаза и что я на Земле наблюдательный странник. Но это приходит ко мне только сейчас... и это освобождает от проклятого волюнтаризма». Герман Гессе | ||
