Оскар Уайльд

Илья Бузукашвили

Оскар Уайльд. Фотография сделана в 1882 году Наполеоном Сэрони

В ноябре

1895 года на вокзале в Реддинге собралась толпа любопытных. В местную

каторжную тюрьму из Лондона был доставлен знаменитый английский

писатель Оскар Уайльд. Одетый в полосатую арестантскую куртку, он стоял

под холодным дождем окруженный стражей и плакал впервые в жизни. Толпа

хохотала. Кто-то из зевак, желая показать, что недаром читал газеты,

подойдя вплотную, воскликнул: «Ба! Да ведь это Оскар Уайльд!» —

и плюнул ему в лицо. Уайльд молча отвернулся. Он стоял в кандалах

и не мог ответить мерзавцу. Он был бесправным каторжником. И вся его

прошлая жизнь казалась далеким сном...

Четыре года назад

блистательный ирландец ворвался на английский литературный небосклон,

как многоцветный метеор. Его сказки читали и дети, и взрослые.

По поводу его «Портрета Дориана Грея» ломались копья в бесчисленных

жарких дискуссиях. Его сборник статей «Замыслы» взволновал до глубины

души эстетов всех мастей и теоретиков искусства. А легкие,

злободневные, полные искрометного юмора комедии без промедления

покорили сцены лондонских театров. То был триумф. Лондон обожал Оскара

Уайльда.

Еще в Оксфорде юный денди из Дублина обращал на себя

заметное внимание. Весь колледж обсуждал его причудливо декорированные

комнаты и колкие остроты. Вместе с тем всех поражали его серьезный

подход к исследованиям классической литературы, способности

к иностранным языкам и несомненный поэтический дар.

Годы летели

быстро. Жизнь Оскара Уайльда была полна светских приключений, чистого

эстетства и наслаждений. Он читал лекции в Америке, работал

в лондонских газетах, активно выступал против буржуазного культа

пользы, дружил с художниками-прерафаэлитами, отстаивал идею «искусства

ради искусства» и как-то само собой скоро оказался во главе английских

декадентов.

В 1888 году вышла его сказка «Счастливый принц».

На высокой колонне, над городом, стояла статуя Счастливого принца.

Принц был покрыт сверху донизу листочками чистого золота. Вместо глаз

у него были сапфиры, и крупный рубин сиял на рукояти его шпаги. Все

восхищались принцем...

«Портрет Дориана Грея» — единственный опубликованный при жизни роман Оскара Уайльда. Впервые напечатан в июне 1890 года в журнале «Липпинкоттс Мансли мэгэзин»

Оскар

Уайльд любил произвести впечатление. Поразить. Бархатная куртка,

короткие до колен атласные штаны, жилет в цветочках, лакированные туфли

с серебряными пряжками, берет на длинных каштановых кудрях, лилия или

подсолнух в руке. От такого чопорная викторианская публика немела...

Потом Уайльд носил безупречные сюртуки и фраки, живописные плащи

с атласными подкладками, ослепительной белизны сорочки с жабо,

элегантный цилиндр... Однажды его даже прозвали «апостолом Красоты».

Днем

он выходил гулять на Пикадилли с цветком подсолнечника в петлице.

По вечерам появлялся в клубах и салонах, повсюду оставляя за собой

фонтан идей, сарказмов, улыбок, смеха, эллинской веселости

и поэтических неожиданностей.

Весь аристократический Лондон

подражал Уайльду. Он одевался так, как Уайльд, повторял его остроты,

скупал, подобно Уайльду, драгоценные камни и надменно смотрел на мир

из-под полуприкрытых век — почти так, как Уайльд.

«Хорошо

подобранная бутоньерка для петлицы — единственная связь между

искусством и природой»; «Наслаждение — единственное, ради чего нужно

жить»; «Лучше быть красивым, чем добродетельным» — да, все это тоже

Оскар Уайльд. Но так думали лишь самые пошлые и отталкивающие герои его

книг. Уайльд и вправду был настоящим сфинксом. Загадкой. Никто никогда

не мог, слушая его, сказать, где его искреннее убеждение, а где лишь

желание эпатировать публику. Для чего? Чтобы сорвать с нее маски.

Да, он сам играл в жизнь. Сам стал частью своих масок. Но сердце его

никогда не подводило. Оно славило чистосердечие, доброту,

самоотверженность, как только он брался за перо. Ведь он был настоящим

писателем, а искусство живет правдой. Любой вид искусства. Даже сказка.

И он писал

о маленькой ласточке, которая, вместо того чтобы лететь в теплый

Египет, осталась зимой со Счастливым принцем и исполняла его поручения.

До тех пор, пока не замерзла и не упала мертвой от холода к его ногам.

Иллюстрация к сказке «Счастливый принц»

«...Милая

Ласточка, — отозвался Счастливый принц, — все, о чем ты говоришь,

удивительно. Но самое удивительное в мире — это людские страдания.

Где ты найдешь им разгадку?..

Я весь позолоченный. Сними с меня золото, листок за листком, и раздай его бедным. Люди думают, что в золоте счастье.

Листок

за листком Ласточка снимала со статуи золото, покуда Счастливый принц

не сделался тусклым и серым. Листок за листком раздавала она его чистое

золото бедным, и детские щеки розовели, и дети начинали смеяться

и затевали на улицах игры.

«А у нас есть хлеб!» — кричали они«.

Гром

грянул в 1895 году, когда Уайльд был в зените славы. Его обвинили

в нарушении нравственного закона, в противоестественных отношениях

с юным лордом Альфредом Дугласом.

Иллюстрация к рассказу «Кентервильское привидение»

В Англии

на преступника восстает не только правительство, а и все общество,

в полном его составе. Ему дали шанс покинуть страну, отпустив

на поруки. Но Уайльд не захотел бежать. Он был ирландцем и гениальным

поэтом, а значит, безрассудным вдвойне. Он решил, что будет защищать

свою честь в суде. Он хотел или оправдания, или наказания по закону.

«Что

подразумевается под „любовью, которая не смеет назвать своего

имени“?» — цитирует прокурор строфу из поэмы Дугласа. Слова Уайльда

падают в тишине, подобно отчаянному зову о помощи среди глухих:

«„Любовь, которая не смеет назвать своего имени“ — это прекрасное

и благороднейшее чувство духовного родства. В нем нет ничего

противоестественного. Оно порождает и наполняет собой шедевры

искусства. Вы найдете его в сонетах Микеланджело и Шекспира. Оно раз

за разом возникает между старшим и младшим, когда жизненный опыт

и мудрость сливаются с радостью жизни, счастливыми надеждами

и романтическим очарованием. Это чувство не от мира сего. Мир

насмехается над ним и норовит пригвоздить его к позорному столбу».

Его приговорили к двум годам каторжных работ, это было максимально возможное наказание по этой статье обвинения.

«В моей

жизни было два великих поворотных момента, — скажет Уайльд с горькой

иронией. — Когда мой отец послал меня в Оксфорд и когда общество

послало меня в тюрьму».

Все отшатнулись от изгоя. Толпа друзей

растаяла, как снег под солнцем. Огромный ежегодный доход вдруг исчез,

и поэт очутился в тюрьме без денег. Театральные дирекции мгновенно

выбросили из репертуара все его пьесы. Книжные торговцы сожгли книги.

И само имя его, по безмолвному уговору всей Англии, исчезло из уст

людей. Жена умерла от горя, дети были отняты, нищета и страдание стали

уделом этого человека и уже не покидали его до самой смерти.

В своей

«тюремной исповеди» Оскар Уайльд напишет: «Страдание и все, чему оно

может научить, — вот мой новый мир. Я жил раньше только для

наслаждений. Я избегал скорби и страданий, каковы бы они ни были.

И то и другое было мне ненавистно... Теперь я вижу, что Страдание —

наивысшее из чувств, доступных человеку...»

Еще недавно

он выказывал пренебрежение к природе и даже цветы — полевую гвоздику

или ромашку, — прежде чем приколоть их к петлице, красил в зеленый

цвет. Их естественный цвет казался ему слишком крикливым. Теперь

он другой: «В обществе, как оно устроено теперь, нет места для меня.

Но природа найдет для меня ущелье в горах, где смогу я укрыться, она

осыплет ночь звездами, чтобы, не падая, мог я блуждать во мраке,

и ветер завеет следы моих ног, чтобы никто не мог преследовать меня.

В великих водах очистит меня природа и исцелит горькими травами».

Оскар Уайльд. Фотография сделана в 1882 году Наполеоном Сэрони

После

тюрьмы он больше не писал сказок. Два года каторги отозвались в нем

прозаической исповедью «Из бездны», написанной во время заключения,

поэмой «Баллада Редингской тюрьмы» и несколькими письмами в газету

«Дейли крoникл» o тяжелoм пoлoжении детей, нахoдящихся в тюрьмах,

и o бесчелoвечнoсти английских закoнoв, пoзвoляющих заточать

в подземелье ребенка.

И все. Больше ни строчки.

Приняв имя

Себастьяна Мельмота, очевидно, под влиянием популярного тогда романа

«Мельмот-скиталец», Уайльд уехал в Париж и провел там три оставшихся

года жизни. В бедности, забытый Англией, Лондоном и друзьями.

Наш

русский поэт Константин Бальмонт встретил однажды Уайльда на одной

из парижских улиц. И написал об этом трогающие душу строки: «Издали

меня поразило одно лицо, одна фигура. Кто-то весь замкнутый в себе,

похожий как бы на изваяние, которому дали власть сойти с пьедестала

и двигаться, с большими глазами, с крупными выразительными чертами

лица, усталой походкой шел один — казалось, никого не замечая.

Он смотрел несколько выше идущих людей — не на небо, нет, — но вдаль,

прямо перед собой, и несколько выше людей.

Так мог бы смотреть,

холодно и отрешенно, человек, которому больше нечего ждать от жизни,

но который в себе несет свой мир, полный красоты, глубины и страданья

без слов. Какое странное лицо, подумал я тогда. Какое оно английское

по своей способности на тайну.

Это был Оскар Уайльд. Я узнал

об этом случайно. В те дни я на время забыл это впечатление, как много

других, но теперь я так ясно вижу опять закатное небо, оживленную улицу

и одинокого человека — развенчанного гения, увенчанного внутренней

славой, — любимца судьбы, пережившего каторгу, — писателя, который

больше не хочет писать, — богача, у которого целый рудник слов,

но который больше не говорит ни слова«.

В последний путь

на кладбище Пер-Лашез Оскара Уайльда провожали бедняки Латинского

квартала. Отдавая честь одинокому изгнаннику и поэту, славившему

человечность.

«Я сделал свой выбор, в моих стихах прошла моя жизнь», — так он говорил.