Ольга Наумова
 |
| В. Васнецов. Князь Андрей Боголюбский. 1885-1896 |
Она
прошла через все испытания нашей истории. Видела основание нового
русского государства — сначала Владимиро-Суздальского, потом
Московского. Видела нашествие Тамерлана и других завоевателей. Видела
пожары, войны и революции, смены правительств. А в начале XX века ее
смогли увидеть и мы.
Субботнее утро 14 декабря выдалось морозным.
Заканчивался бурный 1918 год. С утра в газетах появилось постановление
СРКО «О проводимых ВЧК арестах ответственных служащих и специалистов».
В Москве шел первый Всероссийский съезд анархистов-коммунистов. По
распоряжению Моссовета во всех храмах деловито взвешивали и описывали
серебряные ризы, оклады, кресты — для последующего изъятия. А в
Успенском соборе Кремля в присутствии обширной комиссии бережно
вынимали из драгоценного оклада общерусскую святыню — Владимирскую
икону. Это работала Комиссия по раскрытию памятников древнерусской
живописи под руководством Игоря Грабаря.
К реставраторам икона
попала закованной в золотой сканный оклад — видны были только лики и
руки. Впрочем, правильнее сказать не «видны», а «можно различить»,
настолько темным было изображение. Первый осмотр — и приговор: «Общее
состояние иконы возбуждает чрезвычайные опасения за ее дальнейшую
судьбу и заставляет принять немедленные меры к укреплению ее живописи,
к удалению грязной олифы, разъедающего живопись лака и раздирающего
левкас верхнего слоя позднейших записей». Даже сквозь сухой тон
официальных строк пробивается тревога.
«Позднейшие записи» — это
следы восьми веков жизни. И эти следы предстояло убрать. И впервые за
много столетий увидеть подлинное изображение, созданное в XII веке
неизвестным константинопольским мастером. Увидеть икону такой, какой
однажды увидел ее наследник киевского великокняжеского престола Андрей,
прозванный Боголюбским.
 |
| Владимирская икона, византийская по своему происхождению, представляет определенный иконографический тип. На подобных иконах Богоматерь держит на коленях младенца Иисуса, а тот прижимается щечкой к щеке матери, обнимает ее… И не нуждается в дополнительной расшифровке название этого типа икон — «Умиление». Но Владимирская икона получила еще одну жизнь. Не так много икон, с которых сделано столько списков, причем каждый — это отдельное художественное явление. |
 |
| Владимирская икона оставила в Москве много следов. В том месте, где ее торжественно встречали, возник Сретенский монастырь и улица Сретенка. |
Это
произошло в соборном храме «девича монастыря» в Вышгороде — туда
поместил ее великий князь Юрий Долгорукий, получив в дар из
Константинополя. Что привлекло Андрея в ней, что отличило от других
икон, коими богато был украшен великокняжеский храм? Предание ли о том,
что писана самим евангелистом Лукой еще при жизни Богоматери? Рассказы
ли о чудесах, совершаемых иконой, — мол, видели, как она поднималась в
воздух, а потом занимала то место в алтаре, которое сама определила?
Наверное, но все же только увидев ее, княжич почувствовал, что именно
эта помощь и это благословение нужны ему для дела, которое он замыслил.
А
дело было непростое: шутка ли сказать — тайком от отца, великого князя
киевского, уйти в Ростовские земли, править там по собственному
разумению. Очень уж тяжело было в Киеве посреди родственных распрей и
кровавой борьбы вокруг престола. А там, в родных Залесских землях,
никто не будет указывать, завидовать, подсиживать.
В ту же ночь
со своими чадами и домочадцами, со своей свитой — и с чудотворной
иконой наследник престола покинул Киев. Путь его лежал в Ростов
Великий, столицу Залесских земель, но под городком Владимиром, у
переправы через Клязьму, лошади вдруг стали. Запрягли новых, но и эти
не пошли. Икону поставили на сани, но и сани не сдвинулись с места.
Делать нечего — пришлось остановиться на ночлег. А ночью князю во
сне-видении явилась сама Богоматерь и наказала образ ее никуда не
везти, а возвести для него храм и оставить во Владимире.
Андрей,
прозванный Боголюбским, ослушаться не мог. На месте памятной переправы
через Клязьму поставили храм Рождества Богородицы и основали княжескую
резиденцию-замок, а через десять лет неподалеку, у слияния Клязьмы и
Нерли, возникла знаменитая церковь Покрова Богородицы. Венчал же всю
плеяду владимирских богородичных храмов Успенский собор, вставший в
центре Владимира на высоком берегу. Там и поместили икону, которая с
тех пор стала Владимирской. Впрочем, так ее назвали потом, когда она,
продолжив свое путешествие, покинула Владимир, но об этом позже…
Слой
за слоем реставратор снимал потемневшую и загрязненную олифу, следы
поздних подрисовок… Тяжела судьба старых икон: дым от свечей и кадил
оставляет следы копоти, «омывание» ради освященной целебной воды
смывает краску, выносы во время крестных ходов и других особых случаев
делают древние образа беззащитными перед ветром, дождем и снегом… Когда
образ совсем теряется, икону заменяют на новую, а в случае столь
древних и важных икон их подрисовывают — уже как могут, ведь безымянным
творцом Владимирской или Андреем Рублевым рождается не каждый.
27
января реставратор добрался до слоя, где обозначились следы какого-то
пожара: левкас вздулся мелкими пузырьками. Был ли это первый пожар еще
первоначального, одноглавого Успенского собора, поставленного Андреем
Боголюбским? Или катастрофа Батыева нашествия? Икона молчала. А следы
рукояти, некогда прикрепленной к доске иконы, рассказывали свою историю…
…В
августе 1395 года от Рождества Христова страшно было на Москве: уже
доподлинно стало известно, что некоторый царь, именем Темир-Аксак, уже
одержавший многие победы и многие города разоривший, движется на
Москву. А ведь только-только пережили и Мамаево нашествие, и
Тохтамышево разорение, только-только отстроились, залечили раны, только
начали жить… Где искать спасения?
Великий князь Василий
Дмитриевич повелел послать во Владимир за чудотворной иконой. 26
августа она была торжественно принята в Москве. Навстречу вышли
духовенство, князья, бояре, мужи и жены, юноши и девы, дети и младенцы,
нищие и убогие — «все многа множства безсчислена народа людей». В тот
же день безо всякой видимой причины Тамерлан оставил пределы России.
И
это не первый и не последний раз, когда Владимирская спасала Россию.
Благополучное избавление Москвы от татарских войск Ахмата, покинувших в
1480 году берега Угры, недаром прозванной «поясом Богоматери», уход в
1521 году войск Махмет-Гирея — все приписывается чудесному
заступничеству иконы. В начале XVII века войска народного ополчения,
освобождая Москву от поляков, борются за Московский Кремль и за
Владимирскую икону как за величайшую народную драгоценность и за
национальное знамя: «яко уне есть нам умрети, нежели предати на
поругание пречистыя Богородицы образ Владимирския».
Кусочки
растрескавшегося левкаса загнулись краями вверх; как не задеть его, а
вылущить только поздние слои? Уж на что опытен реставратор Григорий
Чириков, но и его виртуозное мастерство и исключительная выдержка едва
могли справиться с такой задачей.
У него с иконой свои, личные
отношения — еще его отец Осип Чириков вместе с Михаилом Дикаревым
производил предыдущую реставрацию: московский градоначальник великий
князь Сергей Александрович накануне коронации своего племянника Николая
II повелел привести в порядок общерусскую святыню, а поскольку дело это
тонкое, деликатное, сделали его скрытно. И вот сейчас Григорий Осипович
среди других слоев и наслоений нашел и следы отцовской работы…
 |
| До революции 1917 года икона хранилась в Успенском соборе Московского Кремля, а затем — в Третьяковской галерее. В 2000 году было найдено компромиссное решение вечного спора музея и церкви: икона была передана церкви Николы в Толмачах, входящей в состав комплекса Государственной Третьяковской галереи. |
 |
В начале апреля 1919 года реставрация была закончена.
…Нет,
конечно, не удалось раскрыть всю византийскую живопись начала XII века
— слишком большой урон нанесло время, потери оказались невосполнимы. Но
свершилось подлинное чудо: из кусочков красок, лака, олифы на доске,
испещренной трещинами и царапинами, проступили подлинные лики
Богоматери и ее Младенца. Люди начала «бунташного» XX века увидели
образ, написанный давным-давно, в других землях и странах, но такой
близкий и родной…
Хрупкая женщина с глубочайшей печалью в глазах
держит на руках младенца. Тот нежно прижимается к ней, обнимает мать…
Как еще можно выразить хрупкость, нежность, беззащитность?.. Как еще
можно выразить силу — такую силу, которая уже девять веков помогает
создавать и защищать целые государства, вершить историю? Такую силу,
которая способна помочь каждому, каждому, кто к ней прибегнет.
Чтобы
обрести эту помощь, нужно всего лишь посмотреть в ее глаза… Это глаза
матери, которая безмерно любит своего ребенка. Это глаза Богородицы,
которая любит все человечество. И в глазах этих — боль и сострадание
всему человечеству. Что она может сделать для него? Что может отдать,
чтобы хоть как-то помочь людям, утешить их, утолить печали этого мира?
У нее ничего нет, у нее есть только ее дитя.
Об этом сложно
говорить, но один взгляд на икону скажет и об этом, и о многом другом.
Недаром, когда Владимирская стояла еще в Третьяковской галерее, зал
икон был больше похож на храм. Люди входили туда молча, стояли в полной
тишине, иногда даже не замечая других прекрасных икон рядом… Была
только она, ее глаза, ее скорбь, ее любовь, ее сострадание, ее
отчаяние, ее вечная жизнь и вечная жертва.
Это странное ощущение
— ты смотришь на нее, но кажется, будто это она смотрит на тебя.
Смотрит сквозь века. Нет, она ни о чем не спрашивает, не вопрошает, что
мы сделали с тем шансом, который был дан нам, человечеству, благодаря
жертве ее сына. Стали ли мы добрее, милосерднее, честнее, отважнее? Она
не спрашивает. Спрашиваешь сам себя, когда смотришь в ее глаза.
Она
прошла через все испытания русской истории. Перед ее ликом прошли
великие и малые мира сего, возникали и рушились целые государства. А
она смотрела на все это — как-то по-особому. И сам начинаешь как-то
по-особому смотреть и на свою жизнь, и на историю: что во всем, что с
нам происходит, может сопоставиться, сравниться с тем, что отражается в
ее глазах? Немногое. Но зато ты начинаешь ценить немногие священные
мгновения твоей жизни, немногие моменты жертвенности, любви. Такой
любви, которая выше человеческих сил. Такой любви, которая рождает
великую силу.
