Галина Зеленская, кандидат архитектуры
Такого
не бывает: одни любят Москву, своим богатством упивающуюся; другие —
Петербург, из последних сил старающийся снять с себя печать города с
провинциальной судьбой! А я не о нынешнем отношении к двум городам хочу
речь вести. Моя цель — рассказать, что думал о них поэт Константин
Николаевич Батюшков в пору «дней Александровых прекрасного начала». Так
Пушкин окрестил этот момент в истории России, пусть так оно и будет.
Батюшков написал два эссе. В 1811 году — «Прогулка по Москве»,
допожарной. В 1814 году, по возвращении из Европы с русской
армией-победительницей, второе эссе — «Прогулка в Академию художеств»,
петербургскую.
Читаем первое эссе о Москве, представлявшей собой
в ту пору «большой провинциальный город, единственный, несравненный:
ибо что значит имя столицы без двора»... «Странное смешение древнего и
новейшего зодчества, нищеты и богатства, нравов европейских с нравами и
обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия,
истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и
варварства. Я думаю, что ни один город не имеет ни малейшего сходства с
Москвою. Она являет резкие противуположности в строениях и нравах
жителей. Здесь роскошь и нищета, изобилие и крайняя бедность,
набожность и неверие, постоянство дедовских времен и ветреность
неимоверная, как враждебные стихии, в вечном несогласии, и составляют
сие чудное, безобразное, исполинское целое, которое мы знаем под общим
именем: Москва». Наблюдения Батюшкова не только блистательны! Они
содержат тот мифологический образ, в котором запечатлена высшая суть
российского бытия...
Москва — «котел»... Откройте крышку «котла»,
в средоточии Руси-России находящегося, и увидите: в «котле» этом,
известном под общим именем: Москва, прячется страшное чудище
человеческой жизни — Бездна, что собой представляет вечное несогласие
противуположных начал, многоразличных, неисчислимых. Несогласие,
доведенное до крайности, или вражда, не знающая исхода, — древний Хаос,
сочетающий в себе и созидание, и разрушение. Начало — конец, конец —
начало иѕ никак иначе: новый повтор, как верчение кругов на одном месте.
Ф. Я. Алексеев. Вид на Кремль и Каменный мост. Начало XX века |
Москва,
охаянная царем Петром, возведшим новый град на Неве, прекрасный
Петербург, — древняя носительница страшного духа Бездны. Да... Дух
Бездны, мучающий Неву и город, возникший на ее берегах, не сам по себе
бытийствует. И он — проявление древних сутей бытия, Русь от Европы
отличающих, на вечную самобытность ее обрекающих.
Дух этот, являя
себя в водах Невы, идущей против своего течения, Петербург пугает,
вернуть все начинания Петровы к первоначалу обещает. В Москве дух
Бездны преград не признает и не знает: может вспыхнуть огнем, в Небеса
устремляясь, чтобы, все дурное, все злое спалив, древняя Москва могла
превратиться в носительницу-хранительницу самого лучшего, что было и
есть в российской истории, — «отчизны край златой». Так оно и
случилось...
2 сентября 1812 года армия Наполеона вступила в
Москву златоглавую, оставленную жителями. Ночью начался пожар, иѕ
победители оказались на пепелище. Наполеон так объяснил причину
случившегося: «Чтобы причинить мне временное зло, они разрушают
созидание веков». Он думал, время вертится вокруг него. Он думал,
вечность его обнимает. Он ошибался: время и вечность — вселенские
категории, им нет дела до отдельных личностей, даже до тех, что движимы
стремлением стать «вселенскими узурпаторами». Не увидел Наполеон, что
двух сил противоборство идет: стихия русской действительности,
воспламененная верой праотцов, борется со страстью одного над всем и
вся властвовать. Каким будет результат, можно предположить, к сведениям
истории войны 1812 года даже и не прибегая: Наполеон не победит —
Наполеон проиграет. Причина?
Ф. Вендрамини. Пожар Москвы в 1812 году. Первая треть XIX века |
Сосредоточение
страсти властвовать в точке одной пространственно-временной, пусть
гениальной, и стихия, присущая целому народу, несопоставимы...
Несопоставимы они по масштабам своим, как что-то законченное,
самоопределившееся в границах бытия и «горящий вечно океан».
Несопоставимы они и по деяниям своим: страсть жаждет власти для себя,
стихия жаждет всеобщей свободы...
В 1813 году Батюшков видит сожженную Москву...
Мой друг! Я видел море зла
И неба мстительного кары;
Врагов неистовых дела,
Войну и гибельны пожары...
Нет, нет! Талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!..
Все
— должное случилось... Москва, древняя носительница духа Бездны, как
птица Феникс, восстала из пепла к новой жизни, превратившись в
носительницу самого лучшего, что было в российской истории, —
превратилась в «отчизны край златой».
1814 год. 31 марта с 10
часов до 3 часов пополудни союзные войска церемониальным маршем входят
в Париж, покоренную столицу еще недавно казавшейся непобедимой империи.
Простонародье угрюмо молчит, не помышляя ни жечь столицу, ни оставлять
ее. Русские офицеры определены на постой в Париже. Они фланируют по
Елисейским полям, обедают в модных ресторанах. Перед ними открываются
двери самых знаменитых парижских салонов. Настороженность уходит —
перед ними раскрываются сердца парижан. Иѕ они слышат то, что в России
даже пригрезиться не может: «В отличие от русских французы не смотрят
на своего монарха как на олицетворение Провидения на земле». Свобода...
Г. К. Михайлов. Античная галерея Академии художеств. 1836 |
И
вас интересует, каким показался Петербург вернувшимся из заграничного
похода воинам российским? Читаем второе эссе Батюшкова — «Прогулка в
Академию художеств». Почему не по Петербургу? Отвечаю. Академия
художеств — детище Просвещения, на уровень которого поднялась Россия,
потому чтоѕ это образовательное учреждение сделало возможным
осуществление главной установки просветительской программы — воспитания
красотой. Батюшков следует в тот художественный центр, которому новая
столица России обязана всем лучшим. Архитекторы, ее выпускники, создают
прекрасный град на Неве; горожане-россияне под воздействием воплощенных
в северной столице установок становятся теми людьми, что составляют
гордость России. Что за время, это дивное начало XIX века! Что за
времяѕ И что за люди, скажу я вам!
«Вчерашний день поутру, сидя у
окна моего с Винкельманом в руке, я предался сладостному мечтанию».
Обратите внимание, эссе написано человеком, разделяющим эстетические
установки Иоганна Иоахима Винкельмана. Труд его, «Историю искусства
древних», он читает, как христианин Библию. В какие речения великого
мыслителя вдумывается Батюшков, судя по стихам поэта, тоже нетрудно
понять...
На человеческую жизнь влияют три обстоятельства: то —
небо «отеческой земли»; то — воспитание, в котором предпочтение
отдается красоте; то — образ правления, главный импульс которого —
свобода. Результат таких воздействий — образ мыслей, позволяющих
человеку стать «благородным отпрыском Свободы».
Да-да-да — вторит
сердце Батюшкова... Красота — главное средство преображения мира в
соответствии с Благом, даруемым знанием Истины. Красота — главное
средство совершенствования человека, идеал которого — Гражданин
Вселенной, просвещенный.
В. Садовников. Вид Конногвардейского манежа и Исаакиевского собора со стороны Конногвардейского бульвара. 1840-е годы |
Д. Кварнеги. Вид на Воскресенские ворота со стороны Красной площади. |
Классика,
дополняю я, — вечный идеал для классицистов, которые в России
становятся, как автор «Прогулки», подлинными романтиками, сердца
которых так по-русски о мире болят, страдают, к счастью взыскуют,
счастье предрекают...
Чтение продолжаем: «И в самом деле, время
было прекрасное. Ни малейший ветерок не струил поверхности
величественной, первой реки в миреѕ Великолепные здания, позлащенные
утренним солнцем, ярко отражались в чистом зеркале Невы, и мы оба
единогласно воскликнули: "Какой город! Какая река!"
Надобно
расстаться с Петербургом, надобно расстаться на некоторое время,
надобно видеть древние столицы: ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы
почувствовать цену Петербурга. Смотрите — какое единство! Как все части
отвечают целому! какая красота зданий, какой вкус и в целом какое
разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями».
Получите
потрясающий дар от поэта-эссеиста Батюшкова — формулу архитектурной
гармонии, присущей Петербургу. То — «единство в многообразии»,
возникающее благодаря сочетанию трех сил: вод — архитектурных ансамблей
— неба. То — чисто классический идеал красоты...
Идеальное — не
реальное: недостижимо оно в действительности? Только не для Петербурга,
в котором, с деяний Петра начиная, лишь «небываемое и бывает».
Согласны? «Партеноном» — Парфеноном Батюшков считает не Биржу Тома де
Томона, по объемному решению подобную периптеральному храму в афинском
Акрополе, а Конногвардейский манеж — «прелестное», на его взгляд,
«творение господина Гваренги». Почему? Отвечаю, как понимаю...
Для
романтика Батюшкова высшая ценность архитектуры — ее сомасштабность с
человеком, духовный мир которого она преображает, а потому его сердце
более других восхищают произведения палладианца Кваренги. Труды
представителей высокого классицизма — Захарова и Томона «прекрасны,
величественны»ѕ Этого не может не осознать ум. А сердцеѕ Сердцу не
прикажешь.
«Кто не был двадцать лет в Петербурге, тот его,
конечно, не узнает. Тот увидит новый город, новых людей, новые обычаи,
новые нравы».
Попался
Петербург, как с поличным: «каков город, таковы и горожане».
Петербургская история покажет во всех подробностях, что это за
«космические узы». Многое будет потом... В начале XIX века город
гармоничен, — горожане таковы же, точнее, стремятся к духовному
совершенству.
Увидели? Петербург — не древняя Москва, воплощение
стихии, Бездны, готовой вспыхнуть пламенем страстей и сгореть, чтобы
снова возродиться...
В Петербурге, изначально замысленном как
Парадиз на Неве, бог богов — Красота, направленная на преображение
человеческой души здесь-сейчас, еще при жизни... Парадиз на Неве не
хочет обещанного там-потом ждать! Он на красоту самого себя уповает,
веря, что «небываемое бывает»!
Петербург пришел в мир не потому
что, а зачем-то... Одна из истин, им в мир привнесенных, такова: в
реальности достижима лишь Красота, но... пока люди сохраняют
способность ощущать Красоту, они будут стремиться к Добру и Правде. Или
иначе: пока душу людей питает Красота, не быть городу, не быть России,
не быть миру «пусту». Это утверждает «блистательный и трагичный»
Санкт-Петербург, за свои три века вобравший в себя мудрость мировой
культуры.
Вы любите Москву златоглавую? А вы любите Петербург,
тонущий в туманах? Их нельзя разделять уже потому, что они, как две
исходные противуположности, едины: одна в дерзаниях ищет Новое, другой
в созерцании Новое воплощает...
Кто достигнутое разрушает? Оба, но это, поверьте мне, следующий вопрос.