Светлана Обухова
 |
 |
В
1808–1810 годах на месте бывшего павильона Катальной горки в
Екатерининском парке Царского села по распоряжению Александра I
соорудили Гранитную террасу, а внизу у Большого пруда — Большую
гранитную пристань. По зеленому склону проложили новые дорожки,
связавшие террасу и пруд. А устье бокового канальчика, куда еще в
1770-х годах были выведены воды местного источника, скрытого под
насыпью, оформили фонтаном. И еще через шесть лет, летом 1816 года,
здесь появилась бронзовая фигурка, которой суждено было стать символом
Царского села…
На гранитной скале сидит девушка. Подперев одной
ладонью щеку и держа в другой черепок, она горестно смотрит на разбитый
кувшин, из которого тоненькой струйкой течет вода. Вернее, вытекает
молоко, ведь эта девушка — молочница Перетта, героиня басни Лафонтена
«Молочница».
Держа на голове кувшин с молоком, Перетта бежала в
город на базар, а ее мечты — бежали далеко впереди нее: конечно же, за
кувшин чудесного молока она выручит столько денег, что сможет купить
сто яиц; вырастить из них и выкормить сто цыплят не составит никаких
трудов; сто курочек легко обменять на поросенка, и «расходов будет
грош»; а за крупного и хорошего поросенка она выберет в городе коровку
или бычка и будет радостно смотреть, как они прыгают на лугу среди
стада... Тут счастливая обладательница упитанного рогатого хозяйства от
радости подпрыгнула — и уронила кувшин.
Бедная Перетта! С
отчаяньем глядит она на черепки, на разлитое молоко, на разбитый кувшин
— на разбитые мечты о курочках, поросенке и бычке… Такой запечатлел
молочницу мастер декоративной скульптуры русского классицизма П. П.
Соколов. Вернее, не совсем. Следуя традициям искусства начала XIX
столетия, он изобразил не простую французскую крестьянку, а самую
настоящую античную нимфу, изысканную, печальную, трогательную и
необъяснимо притягательную… Вот и Александр Сергеевич, вспомнив ее
осенью 1830 года в Болдине, посвятил ей «античные» строки:
Урну с
водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печальна сидит, праздный
держа черепок. Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой, Дева
над вечной струей, вечно печальна сидит, —
словно «вечная струя»,
течет пушкинский стих. И нет уже мечтательницы Перетты, забыто
назидание Лафонтена, даже прозаический кувшин не избежал чудесной
метаморфозы! Ведь урна, круглая невысокая античная ваза с широким
горлом, — не простой сосуд. Лежащая на боку, с выливающейся из нее
водой, она в искусстве и Древней Эллады, и эпохи Возрождения, и более
позднего времени указывала на божество, обитающее в реке.
Быть
может, не традициям своего времени следовал скульптор, когда изображал
героиню басни в облике античной девушки, а хотел запечатлеть божество,
обитающее в Царскосельском парке. Вот уже два столетия оно хранит это
место, вдохновляет поэтов и всех, чья душа открыта гармонии… И потому
хочется вновь и вновь приходить к прекрасной печальной деве, смотрящей
на воду, слушающей тихий говор незримого гения, живущего в источнике, —
а вдруг и тебе он нашепчет что-нибудь чудесное.
