Дмитрий Зубов
 |
| Винсент Ван Гог |
 |
| Звездная ночь над Роной. 1888 |
В
феврале 1888 года по совету Тулуза-Лотрека Ван Гог переезжает в Арль.
Позади два года парижской жизни, более двух тысяч работ, из которых ни
одна так и не нашла своего покупателя. От полного отчаяния спасает
только поддержка брата Тео, близкого друга, советчика и главного
адресата его писем. Но здесь, на юге Франции, вдали от столичной суеты
все меняется: измученная душа Винсента хотя бы на короткий срок вновь
обретает покой и гармонию. Арль представляется художнику райским
уголком, местом грез, страной «Утопией»: цветущие сады и старинные
парки города, незабываемые поездки к морю, залитые солнцем окрестные
поля и конечно же — пленительные южные ночи.
«Я часто думаю, что
ночь более оживлена и более богата красками, чем день», — пишет Винсент
брату. Во время долгих ночных прогулок все то, что казалось ушедшим,
разрушенным, навсегда забытым, растаявшим вместе с юношескими мечтами,
вновь оживает с прежней силой. Казалось, что уже никогда не вернуть
годы, отданные служению Богу, когда будущий художник читал Библию
рабочим, делился с ним последними одеждой и деньгами; никогда не
воскресить и того страстного, почти религиозного пыла, с которым он,
порвав с семьей, без оглядки отдался занятиям живописью. Казалось, что
все ушло… Но звездное небо над Арлем напомнило Винсенту о чем-то
важном, и вдруг стало ясно, что мистическое отношение к искусству
никогда не покидало его сердца, оно лишь до времени укрылось от ударов
судьбы в самых сокровенных уголках души, чтобы вновь прорваться наружу.
«Временами я испытываю страшную потребность — как бы это сказать — в
религии, — пишет он брату. — Тогда я выхожу ночью писать звезды».
Но
как писать в темноте? Винсент непреклонен и верен себе: он не
собирается, подобно товарищам по цеху, творить по памяти или создавая
картину в воображении. Ему нужна натура, настоящие звезды и настоящее
небо. И тогда он прикрепляет к своей соломенной шляпе свечу, собирает
кисти, краски и выходит на берега Роны писать ночные пейзажи...
«Мне
хотелось бы писать мужчин и женщин, вкладывая в них что-то от
вечности…» А что может быть лучше для отражения вечности, чем ночь и
звездное небо? Маленькие фигурки мужчины и женщины в углу картины
незаметны и теряются в расплывающейся перспективе ночного города. Над
ними — семь звезд Большой Медведицы, семь маленьких солнышек,
оттеняющих своим сиянием глубину небесного свода. Звезды такие далекие,
но такие доступные; они часть Вечности, поскольку были здесь всегда, в
отличие от городских фонарей, льющих свой искусственный свет в темные
воды Роны. Течение реки медленно, но верно растворяет в себе земные
огни и уносит их прочь. Две лодки у причала приглашают отправиться
следом, но люди не замечают земных знаков, их лица обращены вверх, к
звездному небу.
«Всякий раз, когда я вижу звезды, я начинаю
мечтать также непроизвольно, как я мечтаю, глядя на черные точки,
которыми на карте обозначены города и деревни. Почему, спрашиваю я
себя, светлые точки на небосклоне должны быть менее доступны для нас,
чем черные точки на карте Франции? Подобно тому как нас везет поезд,
когда мы едем в Руан или Тараскон, смерть уносит нас к звездам».
Пророчеству скоро суждено было сбыться: до трагической смерти художника
оставалось меньше двух лет…
Современник Ван Гога французский
астроном Камиль Фламарион, размышляя о посмертной судьбе Галилея,
Будды, Сократа, Конфуция и других великих людей, пришел к выводу, что
«их звезды все еще сияют, они существуют где-то в других сферах и в
этих иных мирах продолжают свою работу, прерванную на земле». Может
быть, кто-то и сегодня, глядя на звездное небо, вдруг узнает в
маленькой светящейся точке скромную звезду художника Винсента Ван Гога.
Узнает и вспомнит о вечности…
