Аркаим… Материал об этом загадочном древнем городе, существовавшем
на территории Южного Урала во II тысячелетии до н.э., появился в
предыдущем номере нашего журнала. В нем рассказывалось об истории
открытия этого уникального поселения, части целой «Страны городов»,
относящейся к культуре индоевропейцев. Однако эта находка выходит
далеко за рамки истории или археологии…
Изучение образа жизни
наших далеких предков, по мысли директора музея-заповедника Г.Б.
Здановича, позволяет перекинуть мост между двумя культурами — древней и
современной, восстановить связь времен, нашу историческую и духовную
память. Потерять память для человека — значит перестать существовать,
утратить путь, направление движения. Аркаим дает пример иных ценностей,
иных целей, чем те, которым служит наш современный мир: не ради
наращивания экономических потенциалов, а ради гармонии с природой жили
наши предки.
В июле-августе 2001 г. в Аркаим отправилась
экспедиция «Нового Акрополя». Мы убедились в том, что слова о важности
этого памятника для нас, живущих четыре тысячи лет спустя, — не
рекламный трюк или пустая выдумка. Сегодня, продолжая тему Аркаима, мы
отдаем наши страницы не описанию увиденного — мы вновь предоставляем
слово Г.Б. Здановичу, его поискам, тревогам и мечтам. Наши вечерние
разговоры с Геннадием Борисовичем у костра еще раз подтвердили: то, что
волнует этого человека, должно вновь и вновь звучать. Это важно для
всех нас. Речь идет о том, чтобы сделать археологические находки
достоянием нашего и будущих поколений, но при этом не прятать их за
семью замками, не зарывать в землю, а сделать доступными, открытыми для
всех интересующихся ими.
- Геннадий Борисович, здесь, в
этой бескрайней степи, очень остро ощущаешь, что Аркаим лишь немного
приоткрыл свои сокровища. Это место, где земля еще хранит огромный
пласт знаний. Скорее, это не музей, а лаборатория для работы ученых…
Раньше
я много лет считал, что археология никому не нужна, что мы, археологи,
как будто работаем на прошлое. А сейчас у меня ощущение, что археологи
работают на будущее. Потому что обращение к прошлому позволяет увидеть,
как же разрозненные грани культуры соединялись испокон веков. Сегодня я
уверен, что только тот, кто преодолеет междисциплинарные барьеры,
способен принести маленькое-маленькое «новое». Слово «наука» — это уже
другое слово.
Я все чаще прихожу к убеждению, что можно работать
только на стыке дисциплин. Ведь сейчас разделяется все: букашки,
таракашки, ботаника, звезды — все. Понимаете? Человек сегодня ничего не
знает, знает только специалист. Но и специалист сегодня знает только
свою область. Наука вообще отделена от человека. Для энергетиков —
атомная энергетика, для археологов — археология. Да, это был
необходимый этап разделения. Но такая наука, работающая сама для себя,
исчерпала свои возможности. Нужна другая наука. Нужны грандиозные умы,
которые бы объединили все те знания, которые сейчас накоплены.
- Сейчас
здесь создан заповедник, большая территория охраняется. И тем не менее,
Вы считаете именно вопрос сохранения чрезвычайно острым — как для
самого Аркаима, так и для «Страны городов».
Раньше в
археологии как было? Вам достаточно вскрыть лишь один фрагмент
какого-то комплекса, и вы по одному дому, например, по одной усадьбе
можете говорить в целом о поселении. Аркаим — это принципиально другое
явление. Раскопать одно жилище — это вообще ничего не понять, раскопать
участок стены — ничего не узнать. Здесь все увязано между собой. Хотя
кажется, что все симметрично, стандартно. Но в этом стандарте — все
оригинально. То же самое относится ко всей «Стране городов». Здесь
нельзя изучать один памятник, не изучая второй. И в этом —вся
грандиозность археологической работы в Аркаиме: она рассчитана на
десятилетия и десятилетия, на целый ряд поколений. Не на нас. Поэтому
наша функция — чуть-чуть что-то сделать, но основное — сохранить.
Раскопки и охрана. Сохранить эти памятники, чтобы вокруг них была
жизнь, объяснить людям, что это нужно.
- Существует ли искушение закрыть эти места от посещения туристов?
Раньше
у археологов была принципиальная позиция (кстати, у многих она остается
до сих пор) — не давать информацию о памятниках местному населению. Мы
копаем иногда месяц, иногда неделю, и если деревня рядом, мы старались
людям ничего не показывать. Или, например, до сих пор на картах пещеры
рисуют так, что на 50 км не совпадает, чтобы их не нашли. «Придут с
лопатами и все раскурочат!» — это основная мысль советской археологии
на протяжении многих десятилетий. И она мучает многих археологов до сих
пор.
Но здесь перед нами встала проблема. Ведь что такое степная
зона? Это активная зона хозяйственной деятельности, освоение целины...
Масса памятников гибнет на глазах. И для меня стало понятно, что ничего
прятать нельзя, это бесполезно. Значит, нужна открытая позиция.
Напрямую сказать, где и какой памятник находится. С одной стороны, это
очень опасно, потому что при нашем менталитете разрушения у людей есть
желание схватить все и из этой земли выкопать. Но, с другой стороны,
это единственная возможность, как мне кажется, воспитать уважение к
археологическим памятникам, к нашим корням, воспитать человека.
Да,
через Аркаим мы охраняем всю эту территорию. Вот здесь у нас 3500 га —
это базовый музей-заповедник. И еще у нас 1000 га разбросано: памятник,
и вокруг него территория — где 100, где 25 га отведено.
На
протяжении тысячелетий эти памятники были мертвыми, а мы превращаем их
в живые. Обязательно нужно сказать каждому учителю, каждому школьнику,
каждому человеку, кто проходит по этой степи! Чуть ли не лозунги
повесить: «Остановись! Здесь стоянка бронзового века!».
Туризм —
это показатель истории страны, ее культуры и интеллекта. А мы себя
обворовываем. 99% туристических фирм в Челябинске работают на Запад. То
же самое и в Москве. А ведь Россия — такая страна!
- Аркаим
уникален еще и тем, что здесь вы стараетесь сохранить или, скорее,
восстановить чистоту природы. Природа и археология. И все же наверняка
есть приоритеты. В чем они?
Мне кажется, что сегодня
есть другая задача — научить человека жить в природе. И, как историк,
думаю, что эта задача более благородная. Надо уметь все совмещать:
охранять и научить жить человека в природной среде, хотя это очень
сложно. Сам человек — это тоже природная среда, но сегодня любая
теория, которая ставит человека выше всего, выше природы, — такая
теория не годится. И поэтому наша задача — попытаться быть какой-то
капелькой в этих экологических проблемах. Нам бы хотелось, чтобы
основная идея «заповедника-музея» Аркаим звучала так: человек и
природа, а не природа отдельно от человека.
Есть ли у человека
такие силы, чтобы восстановить себя в природе, или у него нет таких
сил? Аркаим — это то место, где человек учится одновременно и у
природы, и у моделей жизни древнего человека. Сознательно или
бессознательно. Мне все-таки кажется, что человек, в основном, живет
поиском гармонии. Гармонии с природой.
Уже сейчас Аркаим —
довольно посещаемое место. Кого-то влечет сюда мода или слухи об
исцелениях, произошедших в этих краях, кого-то — красота степи,
неосознанный зов. Рождается множество нелепых легенд и обычаев, которые
по принципу снежного кома привлекают новых туристов.
Но есть и
те, для кого Аркаим стал местом творчества, созидания новой гармонии.
Это относится и к сотрудникам музея-заповедника, пытающимся найти
золотую середину между, казалось бы, несовместимыми вещами — туризмом и
научными исследованиями, и к художникам и скульпторам, нашедшим в этой
уральской степи источник вдохновения.
Мы публикуем небольшое
интервью со скульптором Борисом Кочаровским, уже не первый год
работающим здесь и своим трудом возрождающим то, чему служил Аркаим
четыре тысячи лет назад.
- Борис, почему Вы работаете в Аркаиме?
Я
не городской скульптор, я человек воздуха, простора. Здесь у меня есть
возможность создать «сад скульптур», по принципу японского «сада
камней», с музыкой пространства, с полетами, только камни будут
скульптурами. Лет за 30 я его создам. И другая причина: я не люблю
советскую архитектуру и не хочу в нее вписываться. А здесь я вписываюсь
в небо, в холм…
- Как на Вас влияет аркаимская культура?
Когда
я договаривался о работе в Аркаиме с Г.Б. Здановичем, он интересовался,
как я буду работать. Я ему предложил объединенное творчество: он каждый
день будет мне читать лекции по археологии Аркаима, а я под
впечатлением буду работать. Так и договорились.
- Результат выразился в работе?
Результат
— хочется работать. Работа есть и будет. Я не планирую: если хочешь
насмешить Бога — поделись с ним своими планами. Он лучше знает, что
надо. У Матисса в « Книге ответов» есть глава «Верю ли я в Бога». В ней
он говорит: верю, когда работаю, когда подчиняюсь и смиряюсь, и
чувствую, что кто-то правит моей рукой и помогает мне создавать
невозможное. Вот сила веры.
- Как можно найти эту веру?
Да
просто внутри себя вырастить. Эта вера будет двигать тобой. Я очень
люблю Египет, обожаю. Я долго мучился проблемой: почему Нефертити через
тысячелетия поражает своей красотой. Я стал докапываться, почему у
Тутмоса такая мощная работа и о чем он думал, когда делал свою
Нефертити, какие проблемы перед ним стояли. Потом я спросил себя: «Что
движет мной?» И был поражен. Перед Тутмосом стояли совсем другие
проблемы. Работа предназначалась для гробницы, для захоронения, чтобы
ни один человеческий глаз не увидел ее. Эта работа на языке скульптора
— молитва, отчет перед богами. Какой же силы веру надо иметь, чтобы так
работать! Вот этой веры нам и не хватает, поэтому и нет такой высоты.
В
искусстве часто присутствует соревновательный мотив и нужно выбирать
себе достойных соперников. Вот я себе выбрал Тутмоса и соревнуюсь с
ним. Для меня Тутмос пример: не важно, в кого ты веришь, важно, с какой
силой, с какой любовью и чистотой. Выбор веры — это личное дело
каждого, главное — искренность, глубина и сила веры.
- Считается, что любое произведение впитывает черты автора, который его делает.
Это
немножко не так. Правильно говорят, что произведение — это портрет
автора. Но в чем портрет? Художник, когда работает, обнажается. И
насколько он чистый или грязный, видно в работе. Не каждый способен
«обнажиться». Сначала очисти себя, создай свою высоту, а свое маленькое
«я» замени на большое. В этом смысл.
- Вы говорили, что сражаетесь с собой. А работа — это сражение?
Это
сражение с материалом. Когда камень жесткий, сопротивляется — ты его
уважаешь как мужчину, как соперника, идешь в бой. Прежде чем приступить
к камню или к дереву, эти материалы нужно заслужить. Это наука: уметь
отличать камень от камня. Можно и узнать камень, а творцом не стать.
Поэтому каждый день открываешь новое и говоришь себе: я еще не работал,
я только сейчас учусь. Как только ты решил, что ты маэстро, тут
художник и умер. А навык? О нем даже думать не стоит, он сам придет,
автоматически.
- Как Вы выбираете дерево, породы дерева?
Даже
не породы. Я работаю в дереве по принципу, по которому еще никто не
работал. Традиционный прием работы в дереве такой: если есть трещина —
надо заклеить, оформить, а потом работать. А я все трещины раскрываю,
пока они не кончатся. Дерево надо избавить от всего лишнего, и тогда
оно начинает дышать. Остается та часть, которая больше никогда не
треснет, она мне и подсказывает, что с ней делать. Оказывается, трещины
тоже идут по какому-то мощному гармоническому закону. А если дерево
больное, там такая бывает красота заложена, как у перестрадавшего
человека.
- Делая скульптуру, думаете ли Вы о том, будет
она нравиться или нет? И смогли бы Вы работать, как древние мастера в
Египте, — зная, что твою работу никто не увидит?
Я так
и делаю. Художник не должен идти на поводу у зрителя. Он должен вести
его за собой. Это его профессия, его должность. Кто-то когда-то все
равно увидит. Как ни прятали Нефертити, а ее откопали на свет Божий, и
все любуются ею, чтобы душа очищалась, чтобы смотрел человек и
радовался, чтоб в себя поверил.
- Как Вы относитесь к утверждению, что гениальное произведение должно трогать и ребенка и быть ему понятным?
Совсем
не обязательно. Как определить, что гениальное, что не гениальное? Это
время определяет, и то оно иногда ошибается. А какую работу в искусстве
можно назвать настоящей: в музыке ли, в живописи, в скульптуре? Ту,
которая проверяется длительностью прослушивания, созерцания.… На
хорошую вещь чем больше смотришь, тем больше смотреть хочется. А на
плохую чем больше смотришь — тем меньше нравится или совсем не нравится.
- Вы верите в Бога?
Бога
надо иметь в душе, а не в храме. Молиться нужно так, чтобы никто не
видел, чтобы это было только твое, сокровенное, тайное, святое.
У
меня в гостях как-то были православный священник и физик. Физик задает
священнику вопрос: «Вы действительно верите, что Христос был?»
Священник отвечает: «Ваш вопрос, мягко говоря, бестактный. Я служитель
культа, и для меня этого вопроса не существует». Физик настаивает:
«Хорошо, я заменю вопрос. А чем вы докажете, что Христос был? Вы его
видели, щупали?» Священник ответил: «А можно я отвечу вопросом на
вопрос? Вы в любовь верите?» Физик: «Верю!» Священник: «Вы ее видели,
щупали? Видите, как вас легко раздеть. А вы мне очень нравитесь, вы
истинно верующий человек». Физик: «Какой я верующий, я атеист».
Священник: «Да никакой вы не атеист. Вы же в любовь верите — а это
свято».
- Что для Вас молитва?
Скульптура.
- Что для Вас любовь?
Как и для всех — любовь нужна всем.
