«В нем ум и сердце согласились...»
В
четырнадцать лет он переводил Вергилия и Горация. В шестнадцать написал
первое из дошедших до нас стихотворений. В семнадцать увлекался
живописью и сочинял музыку. В восемнадцать, после года занятий, успешно
сдал выпускные экзамены в Московском университете и вместе с друзьями
основал философское общество. В двадцать впервые выступил в печати как
литературный критик и был отмечен Пушкиным. В двадцать один —
трагически ушел из жизни...
Сердце
«Душа разрывается.
Я плачу как ребенок», — писал Владимир Одоевский, выражая общее
настроение. О юном поэте скорбели все — какая-то особенная
несправедливость есть в ранней смерти. А друзья, знавшие обстоятельства
его жизни, поговаривали, что умер он от несчастной любви...
С
Зинаидой Волконской Дмитрия в 1825 году познакомил все тот же
Одоевский. Московский дом княгини был хорошо знаком всем ценителям
прекрасного. В своеобразную академию искусства превратила его
очаровательная хозяйка. Умна, талантлива, красива, проста в обхождении,
тонкая и внимательная собеседница — она заставила трепетать не одно
влюбленное сердце. «Царицей муз и красоты» называл ее Пушкин.
Встреча
с Волконской перевернула жизнь Веневитинова — он влюбился со всей
страстью двадцатилетнего поэта. Увы, безнадежно: Зинаида была старше
его на 16 лет, и к тому же давно замужем, за братом будущего
декабриста. И хотя тот был человеком для нее бесконечно далеким, но...
кроме чувств есть еще и мнение света.
Романтические прогулки по
Симонову монастырю, задушевные разговоры — поэту дарован был всего лишь
миг счастья... Пришел час, и Зинаида попросила о разрыве отношений, в
знак вечной дружбы подарив Дмитрию кольцо. Простой металлический
перстень, извлеченный на свет из пепла при раскопках Геркуланума...
Друзья говорили, что Веневитинов никогда не расставался с подарком
княгини и обещал надеть его или идя под венец, или стоя на пороге
смерти. Кольцо стало для него талисманом, памятью о непреходящей любви:
О, будь мой верный талисман!
Храни меня от тяжких ран
И света, и толпы ничтожной,
От едкой жажды славы ложной,
От обольстительной мечты
И от душевной пустоты...
Эта
трогательная история XIX века лучше, чем многое другое, свидетельствует
о романтической натуре и отзывчивом сердце поэта. Но ограничить рассказ
о Веневитинове лишь историей его любви было бы слишком несправедливо.
Ум
Первыми
его воспитателями стали бывший наполеоновский офицер, большой поклонник
римской литературы, и грек-книгоиздатель, знаток античных авторов.
Поэтому Горация, Гомера и Платона Веневитинов прочитал в очень юном
возрасте, и в подлиннике. Круг вопросов, занимавших его, был столь
обширен, что он не смог выбрать для себя факультет при поступлении в
университет и ходил слушать лекции разных профессоров. Здесь же Дмитрий
серьезно увлекся немецкой философией: Шеллинг, Кант, Фихте. И вскоре
вместе с университетскими друзьями: Одоевским, Кошелевым, Хомяковым —
создал кружок «любомудрия» (так они перевели на русский греческое слово
«философия»).
Целью кружка станет просвещение России,
освобождение русской мысли от оков условностей, невежества и
раболепства. Именно в зарождении у нас любомудрия-философии видит
Веневитинов средство к пробуждению российской мысли и к обретению
привычки действовать руководясь разумом. Став литературным критиком, он
собирается, ни много ни мало, изменить ход развития русской литературы,
слабость которой видит «не столько в образе мыслей, сколько в
бездействии мысли». Пламенная натура поэта восстает против самого
страшного порока русского человека — безразличия: «Легче действовать на
ум, когда он пристрастился к заблуждению, нежели когда он равнодушен к
истине». А потому после выхода в свет первых двух глав «Евгения
Онегина» Веневитинов тонко и очень точно характеризует пушкинского
героя: «Онегин уже испытан жизнью; но опыт поселил в нем не страсть
мучительную, не едкую, деятельную досаду, а скуку, наружное
бесстрастие, свойственное русской холодности (мы не говорим о русской
лени)... Если жизнь его будет без приключения, он проживет спокойно,
рассуждая умно, а действуя лениво». Среди всех откликов на роман в
стихах Пушкин отметит именно рецензию Веневитинова.
Медленным,
постепенным представлялся Веневитинову сей путь: «Вот подвиг...
воздвигнуть торжественный памятник любомудрию если не в летописях
целого народа, то, по крайней мере, в нескольких благородных сердцах, в
коих пробудится свобода мысли изящного и отразится луч истинного
познания».
Кто они, обладатели «благородных сердец», о которых
так страстно мечтал Веневитинов? Уж не такие ли, как он сам, поэты,
полюбившие мудрость, уверовавшие в силу и действенность слова, но не
утратившие пыла души? Для них Веневитинов формулирует закон, который
гласит, что «...философия есть высшая поэзия», к ним обращает строки
своего стихотворения:
Блажен, блажен, кто в полдень жизни
И на закате ясных лет,
Как в недрах радостной отчизны,
Еще в фантазии живет.
Кому небесное — родное,
Кто сочетает с сединой
Воображенье молодое
И разум с пламенной душой.
Ум и сердце
Как
все поэты, Веневитинов обладал даром пророчества. Предвидел он близкую
свою кончину, провидческими оказались и строки, обращенные к
перстню-талисману:
Века промчатся, и быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нем тебя откроет вновь...
В
1930 году, когда ликвидировали Симонов монастырь, где был похоронен
поэт, прах его перенесли на Новодевичье кладбище. Кольцо же извлекли из
гроба и отдали в музей...
Сбывшееся поэтическое пророчество
Веневитинова вселяет надежду, что и философские его предсказания
когда-нибудь станут действительностью. Особенно то, что в одной из
своих статей вложил он в уста Платона, к которому испытывал столь
глубокое почтение: «...она снова будет, эта эпоха счастья, о которой
мечтают смертные. Нравственная свобода будет общим уделом; все познания
человека сольются в одну идею о человеке; все отрасли наук сольются в
одну науку самопознания. Что до времени? Нас давно не станет, — но меня
утешает эта мысль. Ум мой гордится тем, что ее предузнал и, может быть,
ускорил будущее».
