История имела место в командировке. Не спрашивай, куда ездил, ответа не
будет: замечательно добрые люди, с которыми я там общался, вовсе не
заслуживают худой славы. Да и произойти подобный разговор мог, полагаю,
в любой точке нашей Необъятной. И не только нашей.
Но сначала – немного об антураже, пейзаже и расстановке фигур.
От меня ждали хорошую, позитивную статью о регионе и его руководстве.
Как они тут с кризисом успешно борются, как за простой рабочий люд
душой болеют, и прррррр… А руководству, естественно, требовалось, чтобы
корреспондент хорошо отдохнул в его регионе, уехал довольным. Обычный
сюжет, да и программа этого «хорошо-довольно» практически везде
унифицирована: достопримечательности показать, вкусно накормить, крепко
напоить, сауна, девки. Обычно же, под сопровождение гостей выделяется
т.н. рабочая группа – автомобиль и группа ответственных от
администрации.
Но если первые четыре пункта программы я одобряю, то пятый – нет. И не
только потому, что женат и обожаю свою жену. Еще будучи холостым, я
велся на такие замуты, но и тогда не понял прелести общения с покупными
девками. Этот секс представляется мне актом, в принципе лишенным
какой-либо сексуальности. Баба делает тяжелую нелюбимую работу,
мысленно клянет и поторапливает клиента, и практически не дает себе
труда скрывать эти свои мысли… пожалуй, даже дрочка vulgaris как-то
увлекательнее, что ли, и больше оставляет простора для фантазии… Имхо,
конечно.
И ладно еще, если едешь с пресс-пулом: групповуха тем и хороша, что
можно где-то сачкануть. Одинокий же мужик, отказывающийся от халявной
шлюхи, нередко вызывает вполне булгаковские сомнения. Если не хуже.
В этот же раз я – как раз таки один, а везут меня, и именно в сауну –
трое сопровождающих. Потому ли, что москвич, что само по себе скверно;
и потому, что я развлекаюсь, а они работают; еще и потому, что
похабность такого развлечения очевидна для всех присутствующих;
наконец, потому, что вечер уже, поздно, и всех дома ждут дела,
семьи-дети, а вместо детей приходится ублажать этот (не пойми за какие
грехи на их головы свалившийся) кусок пафосного говна (меня) – все трое
испытывают к гостю чувства, далекие от теплых. Однако же, держатся –
каждый по-своему.
Представительница администрации области – милейшая дама
поздне-бальзаковских лет. Интеллигентна, хорошо начитана, очень хорошо
одета. По всему видно – жалование получает солидное, и местом своим
дорожит. Потому – толерантна на все сто, шутит и смеется, ни одной
фальшивой ноты. Глаза ее немножко выдают. Но куда ж деваться, глаза –
зеркало души, а в душе ее – копоть от собственного соучастия в грязном
деле. За деньги.
Замруководителя службы по связям с общественностью – мужчина помоложе и
попроще. Честно движется из грязи в князи, да вот незадача – притомился
в дороге. Ну и харчи его – средненькие. У него – проскальзывает
раздражение (да когда ж ты нажрешься наконец, и уже съебнешь отселя?!).
Впрочем, негатив компенсируется сугубо мужской солидарностью и светлой
мыслью о том, что когда-нибудь и ему по штату будут полагаться
бесплатные бабы (он-то, как раз, ничего худого в шлюхах не видит, даже
наоборот, и глазки масляные). А поскольку я – очередная ступенька к
лучезарному тому дню, со мной замрук по связям ворчливо-дружелюбен, без
заискивания.
Наконец, шофер. Из тех еще, рабоче-крестьянских, типовой коммунист б/у,
пожилой. Оклад – сами понимаете, да и машина не та: налево не сгоняешь.
Поэтому ненавидит заезжего барина всей кровью пролетарского своего
сердца, до стенокардии и скрежета зубовного. Смотрит волком, дай ему
волю – размазал бы гниду (меня). Но – молчит, сдерживается до поры.
Безработица в регионе – каждый пятый, а баранку крутить и дурак умеет.
Мы едем. Едем, едем в далекие края (роскошный пансионат на территории
областного заказника, гостям покруче меня тут и мишку бурого под
выстрел выгонят, ничего особенного). Хорошие соседи, толерантные
друзья… Вот и огонечки замелькали справа, чуть в глубине, за деревцами.
Мотель?
- Ага, - оживляется по связям с общественностью. – Ща заскочим в одно
местечко тут. Банщицу захватим. Хорошую (облизнулся малька, не
сдержался). Чтоб уж попарила, так попарила…
Ну вот. А я уж думал было, что одной сауной дело и ограничится. Жаль.
Так хорошо ехали, со вкусным ветерком, пейзажи опять же красивые… А
сейчас в салон втиснется «банщица», от окошка меня ототрет, прижмется
горячим трудовым бедром, и огромной (уж это непременно, это –
повсеместно, здоровое вымя – эталон, хуй знает с какого гвоздя) грудью…
Всем в машине сделается очень неловко. Все будут чувствовать себя
полными мудаками, и главным мудаком буду, несомненно, я… Нахуй, нахуй.
- Это совершенно лишнее, - говорю негромко. – Едем прямо, куда ехали.
- Чо…, - спотыкается по связям, - …это ты вдруг, товарищ корреспондент?
Поворачивается ко мне. В полусумраке дорогого автомобиля лицо его –
недоумевающее чуть, но тут же и готовое расплыться в улыбке в ответ на
хорошую шутку. А вот и некоторое озарение нисходит на него…
- Да ты не подумай чего…
Я молчу. Теперь и представительница оборачивается ко мне с переднего
сиденья. А я молчу. Что мне им – что жену люблю, а от шлюх меня тошнит?
Что я и так все хорошо напишу, потому как мне уже уплочено? Ты ври, да
не завирайся, товарищ дорогой, знаем мы вас ублюдков, журналистов из
Москвы. Еще ни один не отказывался, чего там, и жены ваши – такие же,
шлюхи, разве только побогаче нашенских. А скажи ты лучше честно – не
понравилось тебе у нас, не угодили, а вернее всего – сунул тебе на лапу
кто-то еще, и теперь ты думаешь про нас гадости всякие писать, промахи
наши подсчитываешь да матерьялец, сука, собираешь…
Не поверят ни в жисть! Еще всю ночь потом перезваниваться будут,
гадать: как бы им эту суку подмазать, какой, может, подарок ценный гаду
впихнуть, чтоб не слишком дорогой гостюшка хозяевам на голову нагадил…
Стена между нами – железобетонная. И вроде б никто специально ту стену
не строил, и никто в ней не виноват, а если разобраться – все мы
виноваты, и я не меньше других. Уклад тысячелетний, всеобщий, подлый,
сучий…
Не обойти стену. Остается – напролом, с шутками да, блять, прибаутками.
- Видите ли, я – гей… - говорю еще тише.
- Вы… хто?
- Гей, - погромче, отчетливо. – Гомосексуалист. Пассивный гомосексуалист. Мне не нужна банщица.
…ииииииижжжжжж-помм! Это шоферюга вдарил по тормозам – да так, что АБС
вынуждена была вмешаться. Плавно останавливаемся. Теперь уже три пары
глаз смотрят на меня. Три лица – и они, наконец, совсем одинаковые.
Пауза – чугунная. Нет – плутониевая! Медленно щелкают сверхтяжелые атомы времени на чьем-то окаменевшем от гнева запястье.
Первой спохватывается представительница. Она здесь старшая, жалованье
богатое ей не за начитанность платят: так ей же и латать пробоину. В
одной лодочке мы все плывем, да каждый по-своему…
- Ну-у-у… (по кусочку плутония на веревочках – к уголкам рта,
перекинуть за уши, и губы сами раздвигаются в улыбку, хочешь ты или не
хочешь) …ТАКОГО мы вам тут так сразу, пожалуй, и не найдем…
- Да уж, - подхватывает в очередь и по связям с общественностью, по
ранжиру и окладу он второй, все верно, - чего бы доброго, а активных
ГОМИКОВ (сорвался малька) по вызову у нас в штате нет пока…
- Да как НЕТ, когда ЕСТЬ!!! – шоферюга рычит-хрипит, не выдержал. – Да
ведь МЫ же С ВАМИ с пид-дареспондентом с ентим, цельный день в машине в
одной, да будьте так любезны, только не в обнимку что – так МЫ С ВАМИ
выходим – кто? Самые эти пидарасы и есть, хучь в жопу ити, мать… - и
сплевывает сочно, густо, не глядя и не жалея казенной обивки.
Сильна мать советская правда! Заметим, впрочем – за то и душой чиста.
Неловкость снова. Но уже – полегче, не так, как прошлая: по удельному
весу на олово тянет, где-то. Отвели душу, выплеснули накипевшее,
правду-матку рубанули, отдышались – ладно. Работаем дальше, а хуле.
- Так, Дмитрич, - подмигивает шоферюге по связям с общественностью
(работает). – Так и прав ты выходишь, мы и сами получаемся, как вот
товарищ корреспондент – пассивные… С нас – прибытку нету, мы товарищу
корреспонденту не годимся, ему другого надо, активного!
Хохочем. Все четверо. Хорошая шутка, честная самоирония – известное
дело, людей сплачивает. Хоть бы и таким, кривобоким, образом. Даже и
разговор у нас в машине завязался, а до того день все больше молчали.
Напряжение – исчезло, и злоба испарилась куда-то. Чего нам, пидарасам,
делить? Все работаем, каждый на своего хозяина, дело житейское.
Ну, конечно, не совсем уж так. Хоть и все мы четверо – шутейные
пидарасы, а товарищ корреспондент, вроде как, и натуральный вдобавок. И
снова они трое – все разные со мной, но и общее появилось. Этакое
снисходительное, сострадательное презреньице в глазах, в словах. Как ко
псу хромоногому, лишайному – погладить его западло как бы, а все ж пока
брешет – нехай двор сторожит, ничего.
Мир не рухнул. Мировоззрение твердочугунное, тяжкокаменное не только
выстояло, а и лишний камень в фундамент приобрело. Правда, всё правда:
все журналисты – пидарасы. И москвичи все – тоже.
И хохлы – пидарасы, до одного. Братья гей-славяне.
И грызуны – пидарасы конченные. И хачики с урюками.
Вообще – все чурки, четыре миллиарда душ с половинкою.
Да ладно бы только чурки. Вона, гляди за океан, американцы – пидарас на пидарасе сидит, пидарасом погоняет!
Крутится, вертится шар голубой – планета Земля.
И только мы – посреди этого потопа, промеж Содома с Гоморрой – пронесли
в сохранности жопу свою! В духовности, в православии, в державности, но
главное – в целости. Мы – не чета всем прочим, которые пидарасы.
А добро б задуматься – да откуда их столько, пассивных, взялось? Кто бы
их всех ёб? Где же толпы активных? А ты риторических вопросов не
задавай, голову себе не забивай – знай прищуривайся зорче, высматривай
врага.
Да как вышло, что все «они» - опидарасились поголовно, и только мы одни
– сохранились вдруг? Какой бог нас миловал, за что? Уж не ошибка ли?
Да ты сам-то – кем служишь? Где? Должность какая? А оклад?
Пустое все. Не отвлекаемся, работаем дальше. Шеф по головке не погладит.
Шеф погладит по………………………
